Я люблю театр и кино. Меня трогает и увлекает искусство актеров с такой же силой, как и большинство зрителей. Множество спектаклей и фильмов перевидал и пережил я за свой век. Очень многие нравились мне, заставляли задумываться, брали за сердце или смешили. И все же, какой ни есть я добросовестный зритель, а полное забвение самого себя, полное приятие на себя всех радостей и печалей героев представления бывало редко, пожалуй, мог бы я перечислить эти случаи на пальцах. ‹…›

После окончания Театрального института я работал в Ленинградском театре юных зрителей. В удивительном театре, самом лучшем и дорогом мне из всех, где только ни доводилось трудиться. ‹…›

Чудесная компания подбиралась тогда. Наш «вождь и руководитель», мудрый и благообразный Брянцев, похожий на располневшего святого со старой русской иконы. Элегантный, ехидно поблескивавший стеклами очков Зон — режиссер самых успешных наших спектаклей. Вечно терзавшийся сомнениями, беспокойный Гаккель — постановщик «левых» и проблемных представлений театра. Они были нашими режиссерами, педагогами и товарищами по учебе.

‹…› Три с лишним года продолжалась моя работа над историей питерского рабочего [«Трилогией о Максиме»]. А осенью собирались мы начинать съемки еще одной ее части, которую предполагали назвать «Выборгская сторона». В эти годы, как я уже писал, Максим был постоянной моей ролью, основной моей работой. Что бы я ни делал, чем бы ни занимался, а образ этого человека постоянно был при мне и во мне. Постоянно в голове сидела забота о нынешних его приключениях и о будущей судьбе — как-то сложится дальше его биография, что с ним случится, кем и каким он станет в следующем своем появлении на экране. Я все раздумывал и примерялся к тому, как дальше раскрывать его образ, как усложнить его характер, какие новые черты этого человека открыть людям. ‹…›

К созданию образа нашего героя были причастны и многие, многие зрители, чьи отзывы помогали нам растить и воспитывать Максима. Ведь родился-то он не сразу, появление его на экране растянулось на три периода — не по задумке авторов, а по желанию тех, кто смотрел его из зрительного зала.

Поначалу были сняты годы его юношества, на этом авторы и собирались закончить свое повествование, но множество знакомых Максима потребовали, чтобы им показали и следующий этап его жизни. ‹…›

Вот была написана, снята и выпущена на экраны вторая серия его похождений — «Возвращение Максима», и повторилось все сызнова. Вновь потребовалось продолжение, и опять Козинцев и Трауберг засели за работу. И через два года вышла заключительная часть трилогии — «Выборгская сторона». ‹…›

Картина должна была называться «Юность большевика». Пересказывать ее содержание не стоит, так как оно незначительно отличалось от второй ее редакции, вышедшей на экраны под названием «Юность Максима». А вот характеры действующих лиц и исполнителей изменились во многом. В первом варианте картины Максима играл Гарин, Наташу — Кузьмина. Соболевский, Каюков, Чирков изображали приятелей героя, а Кибардина — веселую мещаночку, с которой парни знакомились в кино. Уже несколько недель шли съемки, как вдруг фильмом заинтересовались в ЦК комсомола. ‹…› Кинематографисты поняли, что ЦК комсомола считает очень нужным создание этого фильма, но думает, что следовало бы делать картину о рядовом рабочем парне, ничем не выделяющемся из среды своих товарищей, чтобы его путь в большевики был типичным для рабочего человека, обусловленным и жизнью, и трудом, и средой, в которой он вырос.

Гарин — актер с очень яркой индивидуальностью, а надобен исполнитель, ближе стоящий к человеку обычному, среднему.

Вернувшись в Ленинград, режиссеры вызвали меня в свой кабинет, закрыли дверь, усадили на диван, внимательно оглядели, помолчали, переглянулись. Затем Трауберг взял со стола тетрадку, переплетенную в коричневый картон, вложил ее мне в руки, и тогда оба со вздохом сказали: «Прочтите...»

— Что такое? — спросил я.

— Прочтите, — повторили режиссеры.

Я развернул тетрадь. На заглавном листе было напечатано: «Козинцев и Трауберг. „Юность Максима“. Ленфильм».

Я взглянул на Григория Михайловича и Леонида Захаровича:

— Я читал. Сценарий у меня есть.

— Нет, — сказал Козинцев, — это не тот... это переделанный. А потом... вы читайте так, как если бы вы играли центральную роль...

— Зачем?.. Ведь Эраст Павлович...

— Эраст Павлович занят другими делами... Мы предлагаем вам играть Максима.

— О!.. — только и смог выговорить я. ‹…›

И вот началась работа, к которой я так стремился. ‹…›

Месяца два пристраивались, примерялись мы к образам своих героев, пробовали жить небольшими эпизодами их жизни. В комнатах Ленинградского дома кино впервые, неуверенно и неточно звучали голоса Наташи, Максима и их товарищей. Обыкновенные стулья преображались у нас в заводские станки. Стены помещения как бы раздвигались, и среди них будто бы проходила рабочая сходка в Озерках ‹…›.

Максим и его товарищи росли и формировались на репетициях, но все же окончательно сложились их образы на самих съемках. ‹…›

Подсчитали мы время трудов своих, и вышло, что шесть лет отдали на то, чтобы представить людям биографию Максима. Шесть лет на одну роль! Из недолгого срока человеческого пребывания на земле — много! А вспоминаются эти годы как одни из самых ярких и счастливых. Это было время, когда трудился я над главным делом своей жизни, хоть и не думал об этом.

Чирков Б. Азорские острова. М.: Советская Россия, 1978.