‹…› Я вспоминаю нашу первую встречу. После «Аэлиты» он был приглашен Протазановым на новую роль в картине «Его призыв». Я должен был играть рабочего, друга баталовского героя. Снимали в павильоне «Межрабпомфильма» в Петровском парке. Дождь хлестал вовсю, когда автобус остановился у моей остановки (я ехал на очень большую съемку). Соскочив в рощу, я оглянулся — над Москвой уже сияло солнце, а здесь лило как из ведра. Пришлось спрятаться под дерево, и вот тут-то вслед за мной выскочил из автобуса Баталов. Он быстро и размашисто зашагал к студии, она находилась на том месте, где сейчас возвышается стадион. Увидев меня под деревом (мы знали друг друга, так как я в «Аэлите» играл эпизод, но не были знакомы), он задиристо крикнул:

— Эй, красная девушка! Пойдем! Не размокнешь. — И, подойдя ко мне, потащил с собою.

На студию мы пришли насквозь мокрые, но веселые. В этот день работали долго, сняли очень трудную сцену с Кторовым, игравшим сына хозяина фабрики.

Глядя на фото, которые хранятся у меня, можно по динамике мизансцены понять, что сцена была интересной. Но на этой съемке и закончилась работа Баталова в этой картине: он промок и простудился, у него поднялась температура и обострилась болезнь. Дальше в этой роли он не снимался. Его заменил И. Коваль-Самборский, так как ждать Баталова не могли: картина была посвящена ленинскому призыву в партию и выходила в годовщину смерти Владимира Ильича.

Надо было обладать необыкновенной жаждой жизни и желанием все подчинить творческой работе, без которой Баталов не мог существовать, чтобы так работать. Он искал работу всюду — его деятельность распространилась и на административные функции. Ему мало было играть, преподавать в ГИКе. Он хотел управлять.

Ольга Николаевна Андровская, его жена и друг, вспоминает: «Он хотел быть поэтом, певцом, скульптором, композитором, художником, писателем, больше всего он завидовал дирижеру и часто повторял: «Я бы все отдал, чтобы стоять среди оркестра и чтобы он послушно шел за малейшим движением моей руки».

Мне кажется, что он боялся той минуты, той паузы, когда ему нужно было прислушиваться к болезни. Он старался уплотнить время, ужать его, убрать и секунду раздумья. Это удел сильных духом, это удел мужественных.

Мне пришлось много работать с Баталовым: два полных фильма — «Путевка в жизнь» и «Три товарища» — и два незаконченных (с ним) — «Его призыв» и «Песня», которую снимал режиссер А. Гендельштейн. С «Песней» мы ездили летом на натуру и особенно сдружились с ним. Работали мы легко и быстро, отлично понимая друг друга. До репетиций у аппарата мы по предложению Баталова «разминали» текст — это значит, что, не трогая основного диалога или реплик, мы проигрывали, проговаривали сцену своими словами. «Разминка» всегда выделяла достоинства или недостатки подлинного текста, который мы и исправляли. Во время съемки незадерганный, незаученный текст звучал живо, органично — сцена шла естественно. «Текст был вскрыт — значит, понято действие, смысл, логика мысли» (Н. Баталов). Мы свободно импровизировали перед аппаратом.

Работать с ним было наслаждением. Я не помню случая, чтобы он насиловал или навязывал свою волю. Нет, он умел как-то умно, а может быть, и хитро подвести к той правде, которая от нас уходила, и в совместных поисках возникало то драгоценное, что доставляло радость первопроходца.

Помню: у нас не выходила в «Трех товарищах» сцена встречи на станции. Тогда режиссер этого фильма С. Тимошенко предложил какой-то сложный, с вывертами рисунок мизансцены: «Вы мне сыграйте, чтобы было смешно! Скажем, Баталов лезет в вагон встречать жену, натыкается на Жарова, ворчит, что „мешается всякий под ногами“. Жаров тоже, вылезая с его женой (ее играла Полонская), толкает его чемоданами. Вы ехали в одном купе, ну, и т. д. в этом роде».

Пробуем. Выходило то грубо необоснованно, то надо было кренделить вокруг себя. Сложно, а главное, неубедительно.

Тогда Баталов предложил «бросить роли и встретиться нам, актерам: Норка, я и ты по-настоящему. Я жду жену, никого не вижу, а ты, не зная, что она моя жена, видишь меня и думаешь, что я тебя встречаю. Хорошо?

— Здравствуй, Норочка!

— Здравствуй, Коля!

— Мишка, и ты здесь! Познакомься, моя жена. А это мой друг.

— Мы уже знакомы.

— Когда же успели?

— Ехали вместе в купе».

Баталов свистнул и сделал круглые глаза. Рукопожатия. Все смеются. Тимошенко снял, но сопит: «Не то!» Посмотрели на экране. Верно, весело, жизненно! То!

«Когда логика слова и логика действия на сцене не совпадают, актер попадает в тупик, в неверное положение», — читаем у Баталова в «Логике образа».

Мне кажется, что все его записи ‹…› хрестоматийны — их надо вставить в учебники, в них мудрые и деловые крупицы практики ‹…›.

Жаров М. Читаешь и вспоминаешь // Советский экран. 1972. № 2.