‹…› впечатляет тема измены в фильме «Стачка» (1924), где есть сюжетная линия, не встречавшаяся, кажется, в нашем позднейшем кино: рабочий выдерживает пытки, но не предает друзей, но когда его искушают картинами «сладкой жизни» в ресторане — он сдается и выдает властям рабочую организацию.
Атмосфера ночного ареста — триумф киногении, вот уже целый век выражающейся, быть может, подобными кадрами пустоватых улиц в отблесках фонарей, где льют ливни и из сгущений мрака возникают юркие фигуры в лоснящихся дождевиках, с обвисшими полями фетровых шляп, и надвигаются таинственно помигивающие фары бесшумных авто. Вся эта городская поэзия здесь — объяснение в любви германским («Доктор Мабузе»!) и американским («Тайны Нью-Йорка»!) боевикам, но и — предвестье воздуха 30-х годов с их шныряющими по ночным улицам «воронками», как и — полицейский участок, более схожий здесь с пыточным застенком. В картинах «сладкой жизни» буйствует «эстетика безобразного»: под ресторанной пальмой, средь луж шампанского в истомном танго заходится пара лилипутов (Бунюэль еще не встал к камере). Придумано это остро, снято — темпераментно...
Ковалов О. Не будем торопиться // Сеанс. 1996. № 12.