Чтобы сделать роль Шуры так, как умеет Неелова, многое у Нееловой надо было разрушить. И при этом я знал, что никто другой точнее нее не сыграет драму Шуры, это был материал Марины, именно то, что играть ей нынче просто необходимо, чтобы не остановиться на месте.
В каждой роли есть ключевые, главные сцены. Малейшая ошибка в такой сцене может зачеркнуть роль. В «Фантазиях Фарятьева» у Шуры таких сцен две — исповедь Фарятьеву и уход к человеку, которого она любит. Две сцены эти — как два полюса характера, сложного, противоречивого. В исповеди Шура беспредельно женственна, прекрасна, одинока, духовна, наконец. В уходе возникает другая женщина — банальная, жалкая, эгоистичная, бездуховная.
Мы снимали исповедь неподвижной камерой, мизансцена была предельно статична, снимали, в общем, только Марину, ее выразительное лицо, за которым так мучительно интересно следить.
Вторую сцену мы снимали общим планом, ручной камерой, лицо актрисы становилось почти маской, сцена должна была напоминать какой-то странный, безумный танец, в котором выразилась бы вся суть этой женщины. А суть ее в том, что она самая банальная фигура в этой драме.
И если первая сцена была сыграна Мариной сразу и поразительно сильно, потому что драматизм материала содержал в себе необходимую взрывную дозу, то со второй сценой мы мучились очень долго. А дело было в простом — сцена требовала некрасивого движения; танец, о котором я говорил, должен был быть скорее отталкивающим.
Авербах И. Монолог о Марине Нееловой // Аврора. 1980. № 8.