В искусстве можно говорить обо всем, на любом материале и рассказывать самые трагические истории —вопрос в том, что искусство рождает в зрителе. Привести человека к пассивно-пессимистическому выводу труда не представляет. Гораздо сложнее другое: рассказывая о трагическом, пробудить в зрителе энергию борьбы. Мы хотели вызвать у наших зрителей ощущение ценности жизни —каждого ее дня, каждого момента —прекрасного или трагичного. ‹…›

Фильм наш — о любви к ближнему, к соседу, и к всему живому, ранимому. ‹…›

На вопрос «убивать или не убивать Бима?» я мог ответить очень просто: оставить Бима в живых я не имел права, потому что есть произведение литературы, книга дорогого для меня человека и неслучайного автора. Изменить финал в угоду душевному успокоению некоторой части зрителей? Представляю, какое количество упреков навлек бы я на себя, если бы закончил историю счастливым концом. Но дело, конечно, не столько в этом, сколько в нашем убеждении. К чему бы привел «благополучный» финал? Действие искусства не должно прекращаться в момент появления титра «конец фильма». ‹…›

Конечно, можно было закончить фильм и гибелью Бима. Такой путь был возможен, но не подумал бы тогда зритель, что зло всемогуще? А это идет в разрез с нашими убеждениями. Оптимистическое звучание финального эпизода картины не вредит главной мысли и не искажает ее. Быть может, эпизод в лесу не вполне удался, но в том, что мы поступили верно, я не сомневаюсь. Этими финальными кадрами мы хотим передать веру в жизнь и в ее вечное возрождение: будет весна, будет другой Бим — и от нас с вами зависит, чтобы им и нам было хорошо на этой земле.

Ростоцкий С. «Что же делать с Бимом?» // Литературная газета. 1978. 22 марта.