Фильм, поставленный Вульфовичем и Курихиным, начинается песней. Глубокий бас с профессиональным равнодушием поет под джаз-оркестр об одиноком солдате, смеявшемся над войной и убитом случайной пулей: «Какое мне дело до всех до нас, а вам — до меня…»
Легкий ветерок раскачивает полосатый конус на крыше аэродромного кафе. Лениво вращается вертушка флюгера. Крутится внизу пластинка на радиоле. Скучают за столиками редкие утренние посетители.
На веранде под выгоревшим тентом завтракают двое: рослый мужчина в поношенной летной куртке и мальчик лет десяти. В них нетрудно узнать героев Олдриджа: сурового немногословного Бена с его крупным, словно высеченным из камня лицом и худенького, темноглазого, не по годам серьезного Дэви. Оба молчат, и чувствуется, что молчание это привычно. Ведь рядом — не всегда значит вместе.
Странный, прерывистый шум мотора внезапно врывается в звуки джаза. Все головы поворачиваются к летному полю: небольшой спортивный самолет неуверенно идет на посадку. «Боится…», — презрительно замечает Дэви. «Прикуси язык! — резко приказывает отец. — Это не каждому по плечу! Тут все решает последний дюйм!..»
Удар! Самолет мгновенно переворачивается, и в небо взвивается столб дыма и пламени. На фоне горящего самолета появляется из глубины кадра надпись: «Последний дюйм».
У Олдриджа этого эпизода нет. И тем не менее начало фильма выросло из рассказа. «Дэви видел, как в Эль-Бабе, где они брали напрокат машину, однажды перевернулся такой „Остер“. Ученик, который на нем летал, был убит». Сценарист Л. Белокуров и постановщики фильма перевели эти скупые слова на язык кинообразов. Экран приблизил к зрителям далекую катастрофу, заставил взглянуть на нее глазами Бена и Дэви, и коротенькая фраза, мимоходом брошенная писателем, превратилась в остродраматичный эпизод, ставший завязкой фильма.
Режиссеры «сгущают», драматизируют ведущую мысль рассказа. «Человек ведь один не может… не должен…», — так выразит ее Бен в финале картины. В первом эпизоде эта мысль раскрывается «от обратного». Догорает на поле разбитый самолет, санитары уносят на носилках покрытое простыней тело, завсегдатаи кафе спокойно возвращаются к прерванным занятиям. «Как будто ничего не случилось…», —растерянно говорит Дэви, оглядываясь по сторонам. ‹…›
Авторы фильма во многом меняют композицию произведения, перекомпоновывают и развивают отдельные сцены, вводят новые эпизодические образы. В то же время некоторые сюжетные линии и эпизоды рассказа остаются нереализованными на экране. ‹…›
Сознательно не показана схватка Бена с акулой, подробно описанная Олдриджем. Изобразив лишь «завязку» этого столкновения — первую, благополучно окончившуюся встречу героя с подводной хищницей, авторы верно рассчитали, что остальное дополнит активно включенная в действие фантазия зрителей. Драматичная сцена на берегу, когда Дэви, заметивший кровь на руке отца, умоляет его не нырять за оставшейся на дне кинокамерой, уже сама по себе создает достаточное напряжение. Последующие кадры усиливают его до предела. Маленькая одинокая фигурка на берегу моря; нарочито замедленный ритм, передающий тоскливую бесконечность ожидания; полные страха, тоски и надежды глаза мальчика; песок, который он машинально пересыпает в ладонях; грозный рокот прибоя; яростно взметающиеся волны, — каждое из звеньев этой монтажной фразы пронизано тревожным ощущением скрытой борьбы. В тихую, «сказочную» музыку подводного царства врываются резкие, пронзительные ноты, похожие на воющий звук пилы. Одновременно из глубины начинают подниматься на поверхность моря зловещие пузыри, закипает пена на бурлящей воде и медленно расплываются по волнам бурые пятна крови. На лице Дэви смятение и страх. Неизвестность усиливает беспокойство, и можно смело сказать, что зритель волнуется в этой сцене больше, чем если бы ему показали подводную схватку со всеми натуралистическими подробностями.
Режиссерам удалось сохранить стиль, атмосферу, идею рассказа Олдриджа. И вместе с тем они создали самостоятельное произведение, говорящее с людьми на своем особом языке — языке киноискусства. Тема фильма, пожалуй, даже шире темы рассказа. В картине отчетливее звучат социальные ноты, яснее протест против несправедливого общественного устройства, обрекающего человека на духовное одиночество. ‹…›
Авторы фильма старались достичь социального заострения темы не с помощью декларации (хотя отдельные реплики все же оказались «педалированными» и декларативными), а посредством конкретных зрительных образов, эмоциональных ассоциаций, выразительных и емких деталей.
Начиная со второй половины фильма, когда в произведение входит тема борьбы и подвига, ритмический строй монтажных фраз резко меняется. Режиссеры сталкивают контрастные по ритму куски, перебивают спокойное, сдержанное повествование экспрессивными эпизодами. В «видениях» Бена реальность уступает место неясным воспоминаниям. Динамичная смена кадров, резкие монтажные переходы, острые ракурсы, учащенный внутренний ритм передают лихорадочное состояние героя. Предметы расплываются и теряют свои очертания. По черному фону льются кристально чистые струи, тревожно мечутся цветовые пятна. Водная пелена окутывает экран. «Мессершмитт», стреляя трассирующими пулями, гонится за плывущим изо всех сил человеком. Через мгновение истребитель превращается в силуэт неудержимо несущейся акулы. Второй экспозицией из глубины кадра надвигается ее морда с широко разинутой зубастой пастью.
Эмоциональная и динамичная музыка, написанная М. Вайнбергом, занимает важное место в драматургическом построении фильма. Развитие и переплетение музыкальных тем очень точно соотносится с настроением героев и общей тональностью эпизодов. Временами в музыку вплетаются «естественные шумы»: свист ветра, рокот прибоя, человеческие голоса, звук работающего мотора. Необычное звучание оркестра электронных инструментов оттеняет настороженное молчание морских глубин, таинственность подводного мира. Через весь фильм проходит мелодия солдатской песни. Она сталкивается с другими музыкальными темами, растворяется в них и вновь возникает как лейтмотив образа Бена. ‹…›
В рассказе Бена и Дэви разделяет обоюдное отчуждение. Оба они замкнуты, молчаливы и не слишком интересуются друг другом. Мальчик, в сущности, мало знает отца и недостаточно его любит. Недаром в конце рассказа Бен размышляет о том, что «последний дюйм» еще впереди — придется приложить немало усилий, чтобы добраться «до самого сердца мальчишки».
В фильме нет этой сложности отношений. Дэви с самого начала жадно тянется к Бену. Он обожает отца, гордится им, и именно ему, а не Бену принадлежит активная роль в преодолении отчужденности. ‹…› В работе над ролью Дэви постановщикам удалось самое главное: они сумели показать на экране сложный процесс формирования и закалки человеческого характера. Благодаря убедительности психологической эволюции Дэви и умелому использованию «оркестра» изобразительных средств основная тема произведения — тема мужества, человеческой стойкости и подвига, очищающего душу, — зазвучала в фильме сильно и ярко.
Сокольская А. В поисках образности // Искусство кино. 1961. № 6.