‹…› «Полкан и Шавка» — басня С. Михалкова. Не знаю, почему А. В. [Иванов] взялся за нее. Наверное, что-то видел. Актуальность ее уже пропала. Война кончилась. Внутренний двойной смысл басни очень труден для изображения.
Пока еще никто не придумал правильного иллюстративного подхода к этому. Басни — это всегда переносный смысл. Говорится об одном, подразумевается другое. Что рисовать? Прелесть ее в том и заключается, что она дуалистична по природе. Я уже анализировал ее специфику. Скажу только, что когда я взялся за это, думал, что А. В. знает способ воплощения, а он думал, что я знаю. В общем, как в анекдоте: «Машина вошла в штопор... Ученик летчика спрашивает: «Инструктор! Машина в штопоре! Что делать?» Ответ: «Черт возьми, я думал, что это Вы — инструктор!»
Сначала договорились о совместной работе, официально зафиксировали все в приказе. Потом спохватились.
Раскадровывать начали, подходя к работе с преувеличенно сатирических позиций. Поставили собак на задние лапы, на волков надели каски и ремни с оружием. На шею надели автоматы. Но столкнулись с трудностями сразу же. «Косого по лесу гоняя, собаки Шавка и Полкан — попали прямо в пасть к волкам», — пишет Михалков.
Что делать — надо, чтобы не гоняли? А как попали в лес?
«Волки» напали на «деревню»? Попробовали скрыть туловища и собачьи приметы за кустами, перейти на крупные планы («крупешники», как и «зубешники», были в лексиконе А. В). Мало что получилось!
Но кое-как склепали. Собаки могли иногда бежать на четырех, иногда вставать на задние ноги и барабанить передними по груди, как гориллы.
Драка — тоже очеловеченная. И опять А. В., делающий раскадровку, регулярно критикуемую мной, ничего цельного не мог придумать. Сплошные компромиссы…
Наступал срок окончания подготовительного периода… Решили вынести сделанное на худсовет, не дожидаясь срока. Может быть, что-нибудь коллективно решится. Может быть, в споре обнаружится истина. «Что — навряд ли!» — думал я.
На худсовете в «тонкостя» не вникали. Видят — не то, почему «не то» — не знают. Но «долбать» надо. Тем более, что солдафон — новый директор Николай Петрович Акимов, актер-неудачник в прошлом, получивший «анкету» на войне, — мечтая о воинской дисциплине и подчинении во вверенной ему студии, свирепствовал…
Засунув одну длань за офицерский ремень с латунной пряжкой, он другой рубил пространство и, злобно ощеряясь и кусая воздух, наводил порядок в мозгах.
«Это что такое! — кричал он. — Я хочу видеть настоящих, советских, патриотически настроенных собак. Красивых, могучих, сильных. В лице Полкана! А мне что показывают —крупные планы каких-то собачьих задов! Разве это искусство. Это его компроментация! Я хочу видеть прироо… (тут он завыл как электричка — сиреной) ..оо-ду с березками, овечками, цветами. А вы мне пустые фона? Обгорелые леса? Поймите: все это у вас фаармально! И монтаж фаармальный (он рубил воздух), и типажи фааррмальные. Все фаармально. Принимать такое — мы не можем!..»
Мы подавленно молчали. Ободренные прихлебатели (с этим добром у нас всегда было хорошо) не так жестко, но подвякивали в том смысле, что и они не могут принимать такое…
Мы собрали манатки и ушли к себе в комнату — подумать. Сели. А. В. [Иванов] спросил с нервным смешком: «Ну, что будем делать?» Я сказал: «Пусть убедятся в том, что толкнули нас на неправильный путь! Вот сейчас я сделаю им Нестерова. И приро-ооооду!..»
Я взял заготовленный про запас планшетик и быстро набросал пастушка (среди прочего, нам посоветовали ввести человеческий персонаж в виде вот этого пастушка) с жалейкой, сидящего под березкой. Голубенькую рубашечку в белый горошек. У ног — бело-рыжий сенбернар с русским уклоном…
Собаки в лесу....Собаки перебегают речку, берега коей поросли таволгой и иволгой… Красоты пейзажа… Это я уже издевался дома. Окончил издевательства (с моей точки зрения) пейзажиком с голубым-голубым небом и освещенным лужком, на котором паслись овечки — под натуру!..
Два планшета. На одном три поворота красивого, под натуру, пса Полкана, на другом — жалкая коричневая Шавка.
И обычные, сидящие рядом два Волка. Чуть гротесковые, без каких-либо признаков очеловечивания. Просто зоологические волки…
Александр Васильевич удивился быстроте, с которой я все это проделал. Вместе с ним мы сделали черновую, чуть подкрашенную раскадровку.
Когда собирались на худсовет (не прошло и недели), я спросил: «Сухарей-то брать? А смену белья?» А. В. напряженно улыбался.
Произошло чудовищное. Нас хвалили все. Идиотизм происходящего дошел до того, что И. П. Вано произнес панегирическую речь в высокопарном стиле: «Мы должны, понимаете вообще, поквониться в пояс Евгению, понимаете, Тихоновичу за то, понимаете, что он внес в эту работу, вообще! В такой короткий срок (вообще) он проделал, понимаете, ковоссальную работу. Это, понимаете, редкое проникновение в существо…» и т.д.
И Иван Петрович, указывая на отдельные эскизы, так демонстрировал их достоинство, как будто хотел их выгодно продать.
В заключение он, еще раз сказав, что все «довжны поквониться, понимаете, в пояс Евгению Тихоновичу…», истово, по-русски поклонился мне, коснувшись рукой пола. Я думал, что он паясничает. И даже хотел сказать: «Иван Петрович, надо было за это все-таки земной поклон: чтоб в землю лбом. А то что-то неуважительно!» Но не сказал, потому что подобные же добрые слова произнес и «ефрейтор» и его присные…
Вот это да! Растерявшись, мы опять собрали манатки и пришли в комнату на верхний этаж…
Сели. Помолчали, глядя друг на друга и улыбаясь. Потом я сказал: «А вот теперь, Александр Васильевич, я не знаю, что нам делать!.. Вот теперь мы попались!..»
Конечно, смешно, но картину приняли очень хорошо. Правда, она перекочевала из басенного жанра в авантюрно-приключенческую хронику «из жизни». Из жизни… собак. Такой жанр был. Но не его имел в виду Михалков.
Правда, удивляло, что фильм про говорящих собак. Удивляло и мастерство, проявленное художником в исполнении для экрана пейзажа с цветами и чуть ли не с запахом трав.
Были даже, с моей точки зрения, смешные моменты. Например, гнавшиеся за зайцем собаки — красавец Полкан и собачонка с лохматыми ушами, — столкнувшись, останавливались у обрыва, и Полкан вдруг говорил голосом Б. Андреева: «А ну яво! Па-а-шли домой!» А собака-Мартинсон набрасывалась на него: «Р-гав! Н-не ты бы — не удрал косой!..» Это в зале вызывало взрыв смеха.
Смешно, правда?..
Мигунов Е. Из воспоминаний / Публикация Г. Бородина // Кинограф. № 10. М.: НИИ киноискусства, 2001.