<…> 19 июня, в день открытия юбилейного
Очень хорошие люди пытались вернуть ее нам, но просто мистическим образом, − будто и здесь Воланд вмешивается, − их попытки не имели успеха. Нет уже в живых ее любимой младшей сестры Евгении, которая собрала и сохранила дневники, записки, статьи, сценарии, рассказы, рабочие записи, письма, фотографии Мары (так с детства звали ее близкие и друзья), и еще в
На Донском кладбище — сразу как войдешь, слева (практически на заборе), первая секция, в центре — покоится ее прах. На доске надпись:
Знайте — это случилось 23 июля 1939 года (в следующем году — 70 лет со дня смерти), информация абсолютно достоверна, получена из Центрального Управления архивов ЗАГС города Москвы.
Чем больше я узнаю ее, тем больше ужасаюсь — ЧТО НАДО БЫЛО СДЕЛАТЬ, чтобы человек, так любящий жизнь, так наслаждающейся ею, смакующий и азартно сжигающий ее в любимом деле, добровольно расстался с ней. Да как! Выбросилась с пятого этажа из окна своей квартиры на улице Герцена и несколько часов мучительно умирала. Это
По другой версии — она бросилась в пролет лестницы на «Союздетфильме», студии, которая была создана во многом благодаря ее усилиям, и коллектив которой предал ее.
«Я очень люблю жизнь», − вновь повторяет она уже после этой катастрофы. Но устало признается, что ту жизнь, которую она любит, − «жизнь борьбы, для которой нужна уверенность в себе и в свои силы», ей уже «нечем жить»… Она пытается тем не менее анализировать ситуацию, с горечью, но хладнокровно констатируя, что поскольку коллектив сейчас только сколачивается, первое его ощущение себя таковым было «на том, что они бросились, и, сами не успевши опомниться, задавили меня». Так что в том, что все дружно кинулись и «свернули ей голову», она должна видеть «даже известную пользу для коллектива, так как это был первый момент их объединения, до этого они, как сухие песчинки, − не склеивались». Но приходит к печальному выводу, что скопище людей, ведомое негодяями и объединенное «смертоубийством», имеет такое же отношение к коллективу, как колтун к шелковистой шевелюре…
В истории мирового кино она осталась создателем единственного — гениального, по всеобщему признанию — фильма «Рваные башмаки» (1933). Это был первый в мире звуковой детский фильм, в котором она на практике применила разработанный ею метод работы с детьми, очаровав и покорив весь мир. На даче у М. Горького 15 июня 1935 года была организована встреча Р. Роллана с молодыми кинематографистами. Не без смущения, но и с понятной гордостью Маргарита признается, что она чувствовала себя именинницей: отвечая на вопросы, Роллан все время приводил в пример ее фильм, а М. Горький несколько раз обращался к ней через головы других, то спрашивая, сколько здоровья ей стоила эта картина, то уверяя, что если бы он раздавал ордена, то ей «фунтов в пять ордена бы не пожалел». А потом, несколько даже завистливо поинтересовался: «Как это Вы сделали, что у Вас маленький мальчик перед витриной с игрушками дает такую гамму эмоций, которые доступны только большому актеру?»
Фильм в равной мере тронул души и детей, и взрослых. Вс. Иванов признается, что плакал как ребенок. Лев Кассиль пишет большую статью. Газета «
Слава пришла, когда ей было всего 30 лет… Она с самого детства торопилась жить, жила насыщенно и жадно, как будто чувствовала, что жизнь будет короткой… «Жизнь, жизнь, жизнь, пойди ко мне, чтоб я ела тебя полным ртом, чтоб горло мое расширилось, когда буду пить тебя, чтоб крепко схватила тебя руками, сколько смогу донести — сколько смогу донести, но не утяжеляя шаг свой…»
<…> Ей не терпелось в Россию, в Москву. И она придумала способ освободиться от материнской опеки: к ним часто приходил молодой, богатый, красивый и элегантный мужчина, и все знали, что он надеется жениться на Маре. «Втайне, − признается она, − меня это восхищает, значит, меня
«Кажется, я сделала
<…> Во время гастролей в Одессе, ее пригласили сниматься в кино, на студии она познакомилась с патриархом российского кино, актером и режиссером Петром Чардыниным, который был вдвое старше ее, и вскоре стала его женой. Они прожили вместе шесть лет, и она сбежала от него в Москву, осуществлять все сильнее терзавшую ее мечту — делать детское кино. И хотя брак их был бурным и мучительным, вспоминала она о Петре Ивановиче с нежностью, восхищением и преклонением, считала себя его последней ученицей, и гордилась тем, что он носит у сердца ее «победную» телеграмму из Москвы… Еще в студии она пробовала себя в роли «чернового режиссера», и в ВУФКУ, снявшись в нескольких ролях и охладев к актерской профессии, работала на фильмах Чардынина как помощник и ассистент режиссера, увлеченно занималась монтажом. По ее предложению был сделан специальный — детский — вариант фильма «Тарас Шевченко» (1926), который шел под названиями «Тарасова жизнь» либо «Маленький Тарас».
Какой энергией, силой убеждения и верой в себя надо обладать, чтобы
«Дальнейший период жизни весь определяется тем, — пишет она, — чтобы найти себе место на производстве в качестве режиссера детской фильмы». В 1931 написан сценарий «Рваных башмаков», в конце 1933 года фильм закончен на студии «Межрабпомфильм», в 1934 выходит в прокат. Триумф!
В 1936 закончен следующий фильм «Отец и сын». Если предыдущая картина была о жизни детей в одной из европейских стран в пору наступления фашизма, то этот фильм — о советских детях. Фильм был принят и одобрен ГУКом, Барской даже премию дали, но до экрана он так и не дошел…
Маргариту задело рикошетом — от «великого и ужасного» Карла Радека. Фигура это яркая и вместе темная − крайне сложная и противоречивая.
Но, видимо, вполне формальное первое собрание не достигло желаемого эффекта (тем более, что в стенограмме зафиксированы реплики из зала, весьма язвительно оценивающие происходящее), потому что было назначено и следующее, на котором обвинительный пафос существенно ужесточился. На нем Барскую уже открытым текстом обвиняют в том, что она сделала вредительскую картину по прямому наущению врага народа и японского шпиона Радека. И требуют, чтобы она однозначно в этом призналась, то есть подписала себе приговор.
Но находится человек — режиссер Владимир Юренев («Счастливая смена», 1936; «Весенний поток», 1940; «Железный ангел», 1942), который, отнюдь не отрицая, что в работе допущены ошибки, тем не менее разворачивает обвинительную машину на 180 градусов, заявляя, что студия несет ответственность за то, что на ней делается, и поэтому не менее виноваты те, кто принял сценарий и фильм, не указав Барской на ее ошибки тогда, когда все можно было исправить в рабочем порядке. Тем более, что это и есть их работа.
Действительно, выясняется, что многие видели фильм в стадии материала, говорили режиссеру комплименты, а теперь спешат обвинить ее, чтобы оправдать себя. Начинается перебранка: «А вы почему не сигнализировали?» − «А вы?.." <…>
Затем следуют третье и четвертое собрание… <…>
Да Господи ты Боже мой! Отец в исполнении Л. Свердлина мягок и интеллигентен. Узнав — на собрании, где он говорил речь о воспитании детей! — от сидящих в зале родителей Бориных одноклассников, что тот получает «неуды» и пропускает занятия, а от своего друга, секретаря парткома, что тот покупал вино, он искренне встревожен и расстроен. Придя домой, он − впервые в жизни! — пытается вызвать его на откровенный разговор. Не умея найти верного тона, он почти заискивает перед сыном. Мальчишка, сначала недоверчиво и с опаской его слушавший (отец же не знает, что он еще и перехватил письмо из школы, стянул его наградные часы и намерен убежать в Баку, к морю), постепенно оттаивает. Слабая улыбка освещает его напряженное лицо, когда отец предлагает пригласить к ним жить тетю, чтобы в доме был уют и порядок. Когда отца отвлекают очередным звонком, он торопливо кладет часы обратно в стол. Вызвав машину и натягивая только что снятые сапоги, отец ворчливо, но вполне миролюбиво проговаривается сыну, что
Милосердова Н. Грудью на ветер: о Маре Барской, которая так любила жить, творить и бороться // СК — Новости. 2008. № 10.