Вечером, проходя мимо бывшей гостиницы, которую вот-вот должны были снести (кругом уже все было разобрано), я обратил внимание на то, что лишь в двух окнах горел слабый неровный свет. Неужели это егоровские окна? Решил зайти. Поднялся по лестнице на второй этаж, в коридоре никого не было, по всему коридору полутьма, свет падал с улицы только через снятые двери из комнат. Однако найти номер Владимира Евгеньевича оказалось легко. Это был единственный номер, где еще висели двери. Постучав, я вошел. Владимир Евгеньевич, сидя на низкой скамеечке, что-то разбирал, на шкафу стояла керосиновая лампа (электричество было выключено, только уцелело и работало радио), падающий свет бросал какие-то нелепые тени. Передавали какую-то грустную музыку, все было так неожиданно. Владимир Евгеньевич был весел и сказал, что решил не уезжать до последнего момента и что Валентина Владимировна (жена) и Наташа (дочь) пошли сейчас смотреть комнаты, которые им дали в новом доме. Я сказал, что у него здесь словно в опере «Богема», только нет Мими. Он оживился, поднялся со скамеечки и предложил заглянуть в коридор. Мы вышли. Владимир Евгеньевич показал на пустые номера и дверные проемы и свет, который падал через них, и сказал, что это не опера «Богема», а Дания, если убрать шум с улицы. Я спросил почему, и Владимир Евгеньевич рассказал следующее: «В былое время Художественный театр имел привычку посылать художника, перед тем как делать эскизы, туда, где происходило действие пьесы, для сбора материала. Мной были к этому времени в Художественном театре, где я главным образом работал, написаны декорации к «Синей птице». Театр решил ставить «Гамлета», а мне К. С. Станиславский предложил делать декорации. Я с радостью согласился. Хотя место действия было и далеко, но в силу традиции и важности постановки меня отправили в Данию. Я объехал ряд замков, сделал большое количество зарисовок. Это были в большинстве замки, принадлежавшие очень богатым и знатным людям, и попасть для осмотра туда было очень трудно. Но когда я говорил, что это нужно для постановки «Гамлета» и что я художник Московского Художественного театра, то передо мной большинство дверей широко открывалось. Я был удивлен, что молодой Московский Художественный театр так популярен, может, помогла «Синяя птица», которая с большим успехом шла у Режан в Париже. В конце концов это не важно, почему знали, а важно, что знали, и на меня это накладывало большую ответственность. Мой гид, зная, что я ищу, и видя ту любезность, с которой нас в большинстве случаев принимали, предлагал посмотреть все новые и новые места. Меня же злило, что когда мы их осматривали, то вместо аскетизма, решеток на узких окнах, цепных мостов, узких лестниц, переходов, родовых портретов, каминов и закопченных балок я встречал комнаты с мебелью в стиле «модерн», расширенные окна, конечно, без решеток, на стенах штофные обои, паркет, паровое отопление, ванны, телефон, камины с начищенными новыми медными решетками, кухни с газом и уборные с необходимой ручкой над унитазом. И я, понимаете, — весело заговорил Владимир Евгеньевич, — не мог себя заставить поверить, что здесь могла разыграться такая трагедия, как «Гамлет». Большинство замков были очень большие. В них были нежилые комнаты, вот они-то и представляли интерес, но управители всячески старались навязать другие — переделанные по-современному и по-современному обставленные покои. И удивлялись, что я с таким интересом и упорством рвусь в нежилую часть, а попав туда, зарисовываю все углы, окна, своды, двери, ржавое оружие на стенах, если оно сохранилось, и без охоты рисую жилую часть. Ее приходилось рисовать ради вежливости. Выходя на асфальтовые дорожки и вспоминая постоянную ручку в уборной, я мысленно опять возвращался к «Гамлету», и не верилось, что здесь все это происходило. Я уже раскаивался, зачем поехал: сидя в Москве в библиотеках, я нашел бы гораздо больше материала. Очень трудно было отделить современное от того далекого, что мне было надо, а в Москве меня ждали с эскизами и зарисовками очень требовательные люди — К. С. Станиславский, Вл. И. Немирович-Данченко и В. И. Качалов, который должен был играть Гамлета. Эта ответственность заставляла меня метаться от замка к замку, и я все же много нашел и много увидел интересного. Когда, прибыв в Москву, я отобрал и дорисовал, то получилась объемистая папка плюс еще эскизы, которые я там сделал. Вот с этим весьма объемистым материалом я и явился к Константину Сергеевичу. Он все посмотрел и в заключение сказал, что «Гамлета» будет ставить английский режиссер Гордон Крэг, он же будет и художником. Я растерялся и был очень раздосадован, а когда Константин Сергеевич предложил мне выполнять декорации по эскизам Крэга, то категорически отказался, и двери МХАТа закрылись за мной навсегда...
Так мы сидели в номере с керосиновой лампой, за окном шумела обновляющаяся весенняя Москва, а передо мной на низенькой скамеечке расположился уже немолодой, блестящий художник, отбрасывая большую тень на стене в каком-то странном ракурсе. В коридоре шумел ветер, и хлопали окна от сквозняка в пустых номерах. Хрипела тарелка радио. Мне сделалось не по себе. Внутри что-то щемило. Но вот в коридоре раздались шаги, Владимир Евгеньевич радостно сказал: «Ну вот и духи». Очевидно, он был под влиянием того, что, вспоминая, рассказывал мне о «Гамлете». 

Комарденков В. Мастер // Комарденков В. Дни минувшие. М.: Советский художник, 1972.