Если бы не присутствие Тамары Макаровой, возникало бы ощущение, что в драматургии знаменитого фильма допущен вопиющий просчет: как могло статься, чтобы в сюжете с единственным женским персонажем не было даже намека на любовную линию? Героиня существует в фильме не столько вместе со всеми, сколько над всеми, осеняя всех своим совершенством в равной степени, никого в отдельности не то что не выделяя, но — не воспринимая. Это общий феномен сталинского кинематографа: актриса (Орлова, Ладынина, Макарова) — величина постоянная, а партнер ее — переменная. И недаром звездами в середине тридцатых становились поздно, около тридцати; на месте весьма расплывчатого понятия «революционное отечество мирового пролетариата» возник образ Матери-Родины, могучей и вечно цветущей. Двадцатидевятилетняя актриса, бывшая до того на вторых ролях с конца двадцатых годов, воплотила его с уникальной полнотой.

Символическая белизна героинь тех лет — знак непорочности и совершенства — обретает здесь дополнительный смысл: на всем облике врача Жени Охрименко (светлые волосы, светлые глаза, белый свитер) лежит отсвет арктических снегов, среди которых развертывается действие фильма. Своего рода советская Снежная Королева. Мать-Родина и Мать-Природа в одном лице. Именно соединение этих двух начал создает эффект героинь Макаровой — монументальность и бесполость одновременно.

Наиболее близкий аналог — соответствующие изваяния Вучетича. Какие уж тут интимные отношения! Не женщина, но дух Великой державы в женском образе, столь же прекрасном, сколь и неизменном.

Марголит Е. «Семеро смелых» // Сеанс. 1993. № 8.