<...> Существует прочно утвердившееся мнение, что детей и животных можно смотреть на экране в любой мере продолжительности, и это не будет скучно и утомительно, потому что это всегда непосредственно, самобытно. «Просто брать и снимать детей». Это верно только тогда, когда дети и звери вкраплены в картину и их актерская неумелость не влияет на ход и развитие сюжета. К детской же ленте это никак не применимо. В какой-то момент количество неумелости перейдет в новое качество, качество отрицательное, и станет неумелостью ленты, сюжета и всей картины. Непосредственность, которая заслоняет неумелость может выручить только в куске, а не в картине, и здесь задача режиссера — привести и держать ребенка в таком состоянии, чтоб непосредственность не была перехлестнута неумелостью. «Состояние» ли эта непосредственность? Нет — она делается. Она берется у самих же детей, выслеживается, точно учитывается, анализируется и потом, выраженная в движении, «подкладывается» в нужный момент тем же детям, у которых она была взята. Основная задача режиссера, знающего цену этому «позаимствованному добру», — в какое время и когда, и что, и как подбрасывать. Чтобы это навязанное режиссером действие было найдено как бы самим ребенком, таким образом, опосредованное им самим бы непосредственным проявлением. <...>
Барская М. Наше время ждет своего Шекспира // Кино: политика и люди (1930-е): К 100-летию мирового кино. М.: Материк, 1995.