Дыхание картины легко и свободно, она напоена светом и нежностью красок, и общий лиризм прекрасно подчеркнул оператор Д. Долинин с его удивительным умением улавливать оттенки и нюансы цвета, фактуры, света, особенно сумеречного, вечернего, создавать ощущение таинственности и заманчивости, когда дрожит фиолетовый воздух, вспыхивает красочными пятнами одежд и огней улица «большого города», а за ярко освещенными стеклами притаились волшебники-музыканты, извлекающие из своих великолепных инструментов потрясающие звуки!
Все знакомо, мило и чуточку грустно в этой истории пробуждающейся души четырнадцатилетнего подростка. Финал картины — отчаянный бег мальчика за поездом, увозящим его первую любовь, единодушно был воспринят как символ: догнать бы навсегда уходящее детство! Ах, это детство, из которого стремятся вырваться сами дети, но о котором любят грустить взрослые!..
Фильм Асановой пронизан влюбленностью во все: в детство, солнце, дятла на сосне, старый пруд и деревянный дом с покосившейся галереей, такой экзотичный среди современного городского пейзажа и так не вяжущийся с урбанистическим увлечением джаз-ударника Севки Мухина.
Но если фильм лишен откровенной сентиментальности, то в немалой степени благодаря ему, герою картины — натуре здоровой, активной и гармоничной. Пожалуй, слишком гармоничной и уравновешенной в сравнении с «Мухой» из сценария Ю. Клепикова. Там юный герой, сопровождаемый слегка ироничным взглядом своего создателя, раскрывался во всем богатстве, сложности и сумбуре переходного возраста («ужасный, нежный, кошмарный, чудесный, суровый, безрассудный, фантастический возраст!»), и далеко не всегда открываемый им мир радовал своей гармонией.
Под рукой режиссера сценарий преобразился.
Прежде всего она освободила героя от преследующего его мучительного ощущения своей вторичности: ведь для всех решительно (и, черт возьми, для Ирочки Федоровой тоже!) он лишь брат своего знаменитого брата-спортсмена... Такой груз показался Асановой слишком тяжелым для хрупких плеч и психики подростка. Муха перестал метаться в непременном желании сейчас же, немедленно утвердить себя перед всеми как личность.
В сценарии, борясь за самоутверждение, Муха меньше всего рассчитывает на свой талант, хотя в нем действительно рождается музыкант. Только этого еще никто не понимает, и сам Севка своего таланта не осознает. Поэтому он скорее мучится своей страстью к музыке, нежели гордится ею. Все это было важно — такое противоречие рождало множество оттенков поведения и чувств юного героя Клепикова, оно сообщало характеру мальчика несомненную индивидуальность.
Асановский Муха — характер менее яркий, и хотя он, несомненно, натура одаренная (слышит же он всюду ритмы и мелодии!), в его барабанном увлечении — не столько одержимость художника, артиста, сколько самовыражение, радость самого существования, почти физической разрядки. И еще, может быть, — дань модному увлечению юношества бит-ансамблями...
Резко изменился и одноклассник Мухи — «Батон», фигура в сценарии почти драматическая. «Сложный» подросток, с явно хулиганскими наклонностями, болезненно переживающий безотцовщину. Бессильная мать постоянно запирает его, и — выразительная деталь — на окне комнаты старинная кованая решетка! Запертость мрачная, и мальчик озлоблен и измучен.
Асанова распахнула это окно, впустила солнце, веселый шум улицы, привела к подоконнику друзей Батона, а учительнице Татьяне Петровне дала возможность побаловать затворника свежим огурчиком.
И вообще этот славный озорник оказался едва ли не самым большим любимцем зрителя...
Пожалела режиссер и Лену Тарарухину с ее «несчастной» любовью к Мухе; мягче, трогательнее зазвучал эпизод со спасением маленьким Мишей Севкиных барабанов: их похитители оказались безобидными собирателями лома.
И так повсюду.
Асанова выровняла, сгладила и характеры, и взаимоотношения героев. Преобразились не только «дети», но и «отцы» — сосуществование взрослого и детского мира дохнуло на нас почти идиллической безмятежностью.
Как трогательны отношения в семье Мухиных, — вспомнить хотя бы дружные поиски Севкиного талисмана, неосторожно выброшенного бабушкой! Как покоряюще, по-настоящему хороша Е. Васильева — Татьяна Петровна, особенно в беседе с Севкиным отцом. Это одна из лучших сцен в фильме, отсутствующая, кстати, в сценарии. Учительница пришла узнать, поговорить: мальчик изменился, все ли в порядке у него дома? Надо видеть лица двух взрослых, слышать негромкий разговор. Оба они — родители, и это «открытие» смущает, радует и сближает малознакомых людей, разделенных возрастом, но объединенных счастливым чувством — любовью к детям.
Таким хочет видеть мир Асанова, точнее, хочет, чтобы он был таким.
Лиризм Д. Асановой активен. Ею движут гуманистические устремления, воинствующая проповедь добра и идеала. В этом смысле ее первый фильм — почти программный. Она ткет свой цельный мир только из светлых красок, отвергая иные. Самое большее, что она может допустить, — элегичность, но тревожных, резких нот, противоречий и диссонансов — ни боже мой. Гармония стилистическая — гармония смысловая.
Фильм «Не болит голова у дятла» не стал поэтому рассказом о «реальном» Севке Мухине из сценария Ю. Клепикова, и не в ряду проблемных фильмов о сегодняшнем подростке его нужно рассматривать. Эта изящная миниатюра примыкает скорее к той группе картин последнего времени, в которых больше «воспоминания» о детстве как о счастливой поре, когда самые сложности и страдания — все-таки лишь слабые предвестники грядущих жизненных драм.
Селезнева Т. Кем быть человеку? // Нева. 1977. № 10.