Ехал грузовик с дровами. Мчался полем. Мчался по дороге.
И вот — вывалилось из грузовика на мостовую корявое, суковатое полешко. Умчался грузовик, а полешко осталось.
Полешко лежит на узкой дороге, обещая события...
Ехал полем крестьянин. Шерсть вез он, сидя на высоком возу...
Лежит полешко на узкой дороге. Перегородило оно путь крестьянскому возу: не перескочить колесу через суковатое полено. Объезжать рискованно: дорога с откосом.
И остановил мужик возище, чтобы смачно выругаться...
Ему бы сбросить полешко с дороги — и вся недолга, но, видимо, поленившись слезать с воза, завел мужик нудную тягучую ругань. Ругался он ненормально долго и бессодержательно, а наругавшись, стал объезжать злополучный обрубок дерева и... ссыпался вдруг возчик с высокого воза, загремел он, кувыркаясь через голову!
И, поднявшись с земли и почти плача от боли и ярости, расстроенный возчик бросился догонять свою конягу.
И до того он был обозлен и раздосадован случившимся, что и на ум не пришло ему сбросить с дороги зловредное полешко.
Молча и укоризненно оглядывался он на полешко, догоняя вприпрыжку конягу, и потому очень смешон он был в своем бедствии!
Лежит зловредное полешко на дороге, лежит, поджидая очередную жертву.
Завод. На заводе, у входа, контрольный пост.
Над воротами — дорогая, золотыми буквами, вывеска:
Фабрика «Позор». Производство черных досок.
Во дворе — железнодорожные пути. С открытого вагона-платформы рабочие по наклонным слегам спускают ящик.
Но внезапно разъехались слеги и трахнулся ящик вниз! Разбился...
И вывалилась из него заграничная машина и перегородила пешеходную тропу... На машине иностранная марка и надпись о том, что сделана она в Америке.
Уткнулась в пешеходную тропу американская машина. Перекосившись, сиротливо лежит она, как полешко, застрявшее на дороге.
Красит маляр-рабочий черной краской вновь сделанную «черную доску». И горит сбоку доски новенькая надпись:
«Позор».
Красит рабочий доску.
Мазнул он кистью: краски нет. Взяв ведерко, пустился рабочий бежать за краской.
Лежит американская машина. Загораживает она пешеходную тропу.
Бежит мимо рабочий с ведерком за краской.
Зацепился за рычажок — и хлоп! Растянулся!
И насилу встал, почесывая ушибленное место.
Долго и укоризненно смотрит он на машину и осуждающе, как живую, стыдит ее, покачивая головой:
— Эх ты, англичанка чертова!..
И, почесав лысину, огорченно говорит:
— Убрать бы!
И, хромая, пошел прочь обиженный маляр...
А между тем по дороге, где лежит полешко, ехали навстречу друг другу два возчика.
И, увидев препятствие, одновременно остановили они коней.
Взяв под уздцы коня, выжидательно замер курносый.
По виду его можно было заключить, что вот другой возчик уже приступил к уборке полешка, что сейчас он его уберет и что мирно разъедутся встретившиеся подводчики...
Но второй — сонный дядя! — и не думал трогать с воза.
Он также решил выждать, рассчитывая на курносого.
И вот стоят друг против друга два возчика, а между ними — полешко...
Стоят и ждут! Чего бы казалось проще — сбросить с дороги обрубок дерева. Но возчики упрямыми козлами стоят и ждут!
Стоят и ждут... Борются молча!
Наконец сонный дядя не выдержал. Пхнув кнутом в сторону полешка, лениво сказал он противнику:
— Ну убирайся же скорее!.. Чего дурака-то валять!..
— А-а-а-а-а! — завизжал, весь перекосившись, курносый, — лакеев себе нашел?!.. Мальчиков?!..
И он задергался в истерической желчной ругани.
Так переключен был в плоскость щепетильной принципиальности пустяковый вопрос о полешке...
А это грозило громадной затяжкой! И действительно, уперлись на своем упрямые возчики.
Размахивая руками, топая,
бия себя в грудь кулаками...
грозясь,
дразнясь,
издеваясь, —
открыли они отчаянный бой!
А предмет принципиальных споров — суковатое, корявое полешко — лежит себе перед ними и хоть бы что!..
И вот, наругавшись до одури, курносый, решив что-то, угрожающе стал успокаивать противника:
— Ну ладно!.. Ну погоди!.. Ну черт с тобой!.. Я-то проеду...
И он стал осторожно обводить коня, перекосив тяжеленный возище.
Но воз был так тяжел, что нажимом колеса отвалил от мостовой гряду булыжников, начав таким образом разрушение дороги.
А сонный дядя тронул воз по другой обочине. Но так как откос здесь был круче, то и запрокинулся воз, с пылью покатились под откос манатки:
арбузы... яблоки... бублики... самовар... корзинки...
Не было, разумеется, пределов торжеству курносого, благополучно минувшего треклятое место.
Уж как он только не измывался над разбитым противником: ругался, морализировал, иронически успокаивал его, смеялся и вновь читал гнусную нотацию! Догоняя коня и оглядываясь, он кричал:
— Ведь говорил сукину сыну — убери!..
И видя беспомощную и смешную растерянность побежденного врага, дико вдруг захохотал курносый, поджав руками живот и весь изогнувшись.
Но... задняя ось его воза, незаметно переломленная на откосе, неожиданно сдала — отлетело колесо. Рухнул возище!
И застрял хохот в горле курносого. Так и замер он с поджатым во время хохота животом...
Дождевой пеленой окутан завод.
На заводском дворе, перегородив пешеходную тропу, мокнет поржавевшая американская машина.
Дождь, видимо, уже не первый день поливает ее.
Заржавели и покрылись безобразными пятнами буквы, говорящие о том, что сделана эта машина в Америке и плачено за нее золотыми советскими рублями...
Дождевой пеленой окутан завод. В четырех шагах от машины стоит предназначенный для нее навес. От дождя укрылись под навесом четверо рабочих.
И был среди них тот самый маляр, что однажды уже набил себе шишку о машину. И, глядя сейчас на нее, уныло почесал он лысину, и, виновато переминаясь с ноги на ногу, сказал:
— Убрать бы...
Мокнет машина. А по пустому заводскому двору, спасаясь от дождя, что есть силы мчится администратор с портфелем...
И, пробегая мимо машины — трах! — споткнулся он о конец точеного рычага и со всего размаху, брызгая грязной водой, плюхнулся в лужу.
И возбужденно загалдели четверо мрачных рабочих под навесом.
А упавший администратор, хромая, мокрой курицей вполз под навес. И перебивая друг друга, угрюмо загалдели рабочие по адресу администратора:
— Давно бы убрать надо было машину-то!..
Несчастный, до слез обозленный администратор, перегнувшись в три погибели и весь задрожав от ярости, категорически стал тыкать пальцем в рабочих:
— Вы не убрали!.. Вы виноваты!.. Вы вредительствуете!
И будто бомбу бросил он в рабочих. Возмущенно вскипели все четверо. И потрясая указующим перстом перед носом администратора, разом закричали они ему:
— Вы отвечаете!.. Вы не распорядились! Вы шляпа! Вы... Вы...
И здесь вопрос окрасился в цвет принципиальности. И потому разгорелся бой. При этом спор достиг необычайного накала.
Захлебнувшись изумлением, с потрясающим недоумением пожал плечами администратор и бешено стал тыкать в рабочих пальцем. Рабочие не оставались в долгу и, отвечая ему, готовы были проткнуть несчастного хозяйственника...
В поле, на дороге, все еще лежит проклятое полешко!
Но дорога здесь уже не дорога, а сплошная размочаленная колдобина. Ям наделали частые объезды п падения. Разрушился покров мостовой. Смешались камни с песком.
И торчит из ямы пара ног угробившегося тут велосипедиста.
И велосипед перекореженным инвалидом торчит из другой ямищи.
Торчат ноги велосипедиста. По неподвижности их можно подумать, что нет больше у велосипедиста головы...
И снова фабрика «Позор».
И снова красит маляр «черную доску». И опять вышла вся краска. И снова побежал маляр с ведерком.
И снова машина на заводском дворе. Никто, разумеется, и не пытался ее убирать. И пробегающий мимо маляр, как истый спортсмен, даже приспособился быстро и ловко переправляться через машину с помощью тонкой доски...
Где-то в поле по дороге едет воз. Поломана у телеги задняя ось. И приспособил возчик вместо колеса корявый дрючок. И, понукая сбоку клячонку, не перестает оборачиваться назад, где, по-видимому, лежит проклятое полешко...
Вот уж он ругается!.. Вот уж отплевывается!..
И снова фабрика «Позор». На этот раз маляр возвращается с краской. Он изловчился прыгнуть через машину с узкой доски, но не рассчитал движения, споткнулся и расплескал краску. И захромал от тяжелого вывиха ноги маляр...
Опять дорога. Крутой откос. Летит под откос чья-то телега, чей-то сапог, колесо, узел...
И полузарыто в песке зловредное, суковатое полешко!
И снова дождь. Опять под навесом возле мокнущей машины стоят маляр и администратор.
Маляр на костыле. Он постарел: у него успела вырасти борода: значит, утекло много времени!
И поросла машина бурьяном и сорняками и осталась от нее половина того, что было раньше...
А стыдливый маляр все мучится. Виновато почесывая лысину, с полной безнадежностью, больше по привычке, говорит:
— Убрать бы...
Слезами скатываются дождевые капли с намокшей машины.
И не стерпел маляр. Сняв пиджачишко, хромая на костыле, запрыгал он к машине и накрыл ее.
Но была машина слишком велика для того, чтобы помог ей пиджачишко маляра...
Смешно!
И еще потому смешна была помощь расшибленного о машину маляра, что долгое время (борода выросла) он все только говорил «Убрать бы!» и ничего не сделал, чтобы действительно машину убрать...
Поэтому пиджачишко и выглядел наивным покушением с негодными средствами.
Но администратор, истинный виновник смерти машины, до слез растрогался героическим поступком маляра.
Ах, как горячо он жал ему руку! Какие слова благодарности произносил, всхлипывая от восторга!
И он пожелал последовать прекрасному примеру — решительно сиял с себя новенький коверкотовый пиджак, деловито опорожнил его карманы и...
в тот самый миг, когда нужно было уже бежать к машине, — вдруг раздумал...
Раздумал! Пощупал добротное качество коверкота, попробовал высунутой из-под навеса рукой, достаточно ли мокрый дождь...
И так как дождь оказался слишком мокрым, администратор решительно стал напяливать пиджак на себя...
Снова разрушенный участок дороги и... проклятое полешко. И ушибленный до полусмерти велосипедист. Теперь он уже сидит, безжизненно обвиснув на откосе. И лежит рядом изуродованный велосипед...
Громадный возище остановился у разрушенной дороги. Возчик, не зная, как перебраться, крикнул велосипедисту:
— Эй, мил человек, жив, что ль?
Велосипедист с трудом поднял голову в сторону кричащего. Но вдруг, увидев нечто из ряда вон выходящее, весь встрепенулся, схватил булыжник и закричал возчику:
— Бей!
Возчик, увидев врага, бросил кнут и, схватив камень, быстро изготовился к бою.
К ответу вредителей!
В данном случае вредителем была простая русская курица-пеструшка.
Злодейка, не взирая ни на что, профессиональными движениями разгребала обочину разрушенной дороги, отыскивая пищу.
И разом рванулись на вредителя велосипедист и возчик. И взметнулась курица.
И бросились за ней в погоню пострадавшие.
К ответу вредителей!
По заводскому двору с утрированно официальным видом во главе с милиционером идет группа людей. Идут за вредителем...
Брошенную во дворе американскую машину приспособила для себя — свинья...
Чешется свинья об американскую машину. Чешется.
Внезапно перепоясали свинью ремнем. Повели.
Арестовали свинью. Ведет ее милиционер. Сопротивляется свинья, так как не считает себя виновной...
Идет полем по дороге велосипедист. Несет на себе искореженный велосипед. Не велосипед — воспоминание о велосипеде! И ведет он за собой на веревке преступную курицу.
И бодро шагает преступница, едва успевая за велосипедистом. И ведет милиционер свинью по шумной улице. Сопротивляется свинья, не зная за собой никакой вины.
Вот уже точат нож, готовясь казнить виновных...
Точат методично, привычными движениями...
Но только вдруг, будто задумавшись, перестала рука точить нож, а затем с сердцем отбросила его прочь.
Кому всыпать?
Докрасил маляр черную доску, на которой сбоку горит надпись — «Позор».
Одно за другим наскочили на доску слова:
«Позор беззубым мягкотелым примиренцам, отказавшимся от борьбы с непорядками в производстве!» Маляр, в удивлении прочитав это, смущенно ударил себя в грудь, как бы спрашивая: «Это я, что ли?»
И наскочили на доску слова:
Позор и тебе, маляр, за машину! и разозлился маляр, затопал ногами, закричал, схватил кисть, закрасил эту неприятную надпись...
Парадный подъезд. Над входом плакат: «Началась чистка управления фабрики».
Из двери, страшно нервничая, смешной бомбой вылетел вычищенный администратор.
Все еще отбиваясь от воображаемых противников, обалдело постоял на месте, снял для чего-то шляпу, оглянулся налево, хотел было пойти, но оглянулся и, подумав еще (как будто бы было это необычайно важно); двинулся направо...
Медведкин А. Полешко. Кинофельетон // Из истории кино. Документы и материалы. Вып. 9. М.: Искусство, 1974.