Удивительна биография актрисы! Нет, это не похоже на Любовь Орлову, которая успела лишь две невзрачные роли сыграть до своего Пигмалиона — Г. В. Александрова и утвердилась при нем навсегда. И не Марина Ладынина — колхозная звезда И. А. Пырьева, которой пришлось сойти с экрана после развода с ним. И не Тамара Макарова с С. А. Герасимовым — более полувека, от немой комедии «Люблю ли тебя?» до Софии Андреевны Толстой в двухсерийном биографическом колоссе, где Герасимов был Львом Николаевичем — дважды супруги, в кадре и за кадром! Это — чудеса профессионального постоянства, непостижимые альянсы-долгожители. Но зато Елене Кузьминой — единственной — суждено было пройти сквозь три престижных коллектива, три важнейших направления или школы советского кино — в данном случае назовем кинематограф Барнета «школой», хотя, повторим, он никогда на учительство не претендовал.
Кузьмина начинала у Козинцева и Трауберга, была преданной «фэксовкой», восхищалась руководителями мастерской. В Ленинграде она сыграла драматические и экспрессивные роли позднего ФЭКСа в «Новом Вавилоне» и «Одной» (1931), где ее героиня, также Елена Кузьмина, поначалу ленинградская мещаночка, отправляется учительницей на дикий Алтай, замерзает в пурге и ее спасает вся страна.
Лишь два года проходит, и она уже на экране московской картины «Окраина». Совсем, совсем иная манера, акварель и пастель вместо резких трагических красок, а взамен социальных страстей и героики — мягкая улыбка, оттенки малейших душевных движений существа невзрачного, вовсе неприметного. Манька Грешина — сирота, добрая душа, гадкий утенок, в котором просыпается женщина и зарождается робкая любовь к такому же неоперившемуся птенцу, худенькому и белобрысому немчику-пленному. И вот, напялив на себя платье покойной матери и соломенную шляпку, взяв непонятно для чего зонт и намалевав на щеках румянец, Манька отправляется «обольщать» парнишку.
Как все это прописано, как микроскопически-детально запечатлено! Нелепые косички — колбаски на ушах, руки подростка, чуть слишком длинные, робкая улыбка, любопытные глаза, смешная манера щуриться, из-за чего лицо часто кажется готовым к плачу, — портрет идеального артистического перевоплощения, шедевр. Е. А. Кузьмина в своих вышеупоминавшихся мемуарах называет себя автором этого образа. В сценарии, говорит она, Мария Грешина была совсем иной, банальной старой девой. Что же, поверим ей! ‹…›
Возвращаясь к Елене Кузьминой, подивимся метаморфозе вчерашней Мани Грешиной в комедии «У самого синего моря», следующем фильме Барнета. Это единственный случай, когда в главной женской роли режиссер снимает актрису вторично. Как и другой советский мастер женского кинопортрета, а, следовательно, знаток женской души (и тоже москвич, и тоже начинавший в «Межрабпом-Руси») Юлий Райзман, Барнет предпочитает «одноразовое» участие, то есть идентификацию актрисы именно с этой героиней, а не «звездный» повтор имиджа, узнаваемость. Возможно, поэтому он и был недоволен тем, что студия утвердила Кузьмину в новый его фильм. Но здесь он ошибся. Машенька — бригадирша рыболовецкой артели, босая, загорелая, с выгоревшими волосами, в тельняшке ли, в новом ли ситцевом платье получилась настоящей каспийской рыбачкой. Она безотказно заразительна в своем стойком веселом спокойствии, женственности, блаженной и чуть глуповатой улыбке. В ореоле солнечных лучей Апшерона, в серебристых брызгах, на фоне морской волны. И юный летний мир словно отражается в стеклянных шариках рассыпавшихся машенькиных бус. Так Барнет пишет портрет своей героини воедино и неотрывно с пейзажем.
Лирическая комедия — что в ней, о чем она? В аннотациях к фильму «У самого синего моря» говорилось: «о героическом труде и дружбе советских рыболовов». А на экране — хибара нищего колхоза «Огни коммунизма» (!), двое рабочих-сезонников на путине. Оба, блондин и брюнет, русский и узбек (Николай Крючков и Лев Свердлин), разумеется, влюблены в Машу. Вот вам и все «Огни»! Барнетовский юмор (без всякой злости) спрятан в огромном бюсте Маркса на столе пустого колхозного правления, где Маша правит обоими своими поклонниками да несколькими старушками — «женской бригадой».
А сюжет? События? Ну, правда, был шторм, и вроде бы в волнах утонула Маша, и даже на торжественно-траурном собрании звучит речь, что «море отняло у нас бригадира, не стало любимого друга...»
Но смерть героини не для этого фильма, и героически выплывшая из пучины Маша является прямо на свою панихиду (типично барнетовский эффект!). Поклонники — оба — приходят в неистовый восторг и с двух сторон расцеловывают ее, а их соперничество — сплошное рыцарское благородство.
После завершения съемок «У самого синего моря» героиня двух барнетовских лент уходит к другому, тоже кинорежиссеру, к М. И. Ромму на старте его завидной карьеры. Снимается у него из фильма в фильм, появляясь то женой красного командира в пустыне, то бедной польской служанкой, то угнанной немцами русской девушкой, то американкой и даже леди Гамильтон в историческом колоссе об адмирале Ушакове. Ромм обожает жену, боготворит актрису и считает, что она может сыграть все.
Так и получилось, что Елена Кузьмина прошла с советским кинематографом более полувека. И все же лучшей ее ролью в числе уникальных страниц мировой кинобиблиотеки осталась нескладная «худыра» (словечко Н. Эрдмана) Манька, подросток в длинном платье покойной матери, с открытыми миру глазами и широкой улыбкой.
Зоркая Н. «Я делаю ставку на актера». Борис Барнет в разные годы // Киноведческие записки. 2000. № 47.