Леля Кузьмина была, технически выражаясь, нашей звездой. Не в кавычках, а просто звездой. Писать о ней мог бы часами, но она сама написала о себе — книгу воспоминаний.
‹…› пришла Кузьмина.
Казалось сперва, не на радость себе, нам, кинематографу. Считалось в ту пору модой «честить» фильм «Новый Вавилон». Чего только не выслушала молодая актриса; «икающая уродка» было, вероятно, самым мягким эпитетом. Сторонники «амуров» и «прелестей» задыхались от негодования.
Подумать только: дочь Парижа, города Нана и Олимпии, и — никаких телес! Никакого шика!
А Луиза Пуарье Кузьминой была прекрасна.
И не в силу изощрений режиссеров и оператора, а сама по себе.
В своих воспоминаниях актриса много говорит о «сделавшем» ее Козинцеве (я счастлив, что толика признательности уделена и мне). Еретически думаю, что актриса «сделалась» в полемике с нами, режиссерами. Недаром так долго не решались мы взять ее на главную роль, а Козинцев в знак протеста даже не участвовал в первой съемке.
Конечно, дело было не в том, что и нам казались недостаточно «лилитными» внешние данные актрисы. Полемика была принципиальнее, хотя не находила словесного оформления.
Мы безжалостно ввергали Герасимова, Костричкина, Соболевского в горнило стилизаций и экспериментов, в странное варево жанров, посменно пленявших нас. Наши актеры с воодушевлением проделывали все это, понимая наши стремления, разделяя их.
Исключением были две девицы — Елена Кузьмина и Янина Жеймо.
Жанровые эксцессы, внешний блеск спадали с них, как вода со спасшей Рим птицы. Все, что полагалось по «учебной программе», обе наши «дивы» выполняли безукоризненно, с неистовым «куражом»: увечили друг друга всяческими «краше» и «апперкотами», делали перекидные кульбиты, лихо перетанцовывали самых знатных танцорок негритянской оперетты, великолепно передавали горе ощущением зябкости. Но настолько в основе своей были они «доподлинными», что изредка мы, постановщики, становились в работе с ними в тупик.
Почему была насквозь «натуральной» Жеймо, выученица самых условных зрелищ — цирка и эстрады, еще можно было понять.
Относительно Кузьминой и понять не стараюсь. Создана была такой. Потому и вышла великолепная Манька уже не у нас, а в «Окраине» Барнета. Потому и запомнились навсегда героини «Мечты», «Тринадцати», «Человека № 217», фильмов, сделанных Михаилом Роммом.
«Позвольте, но ФЭКС-то в ее биографии был? Сама она стократно упоминает о взятом оттуда».
Взяла. Но, скорее всего, не то, что в мальчишеском увлечении провозглашали, объявляли главным мы, так сказать, лидеры.
Не гримасу, не трюк, не выкрик на фальцете.
В книге Кузьминой много места уделено персонажам странным, но ведь существовавшим. Это закономерно. Зачем в миллионный раз повторять, что жизнь, люди в миллион раз неожиданней, поразительней, смело скажу, эксцентричней, чем полагают? Как сейчас помню Наталию Ивановну Тамара, «королеву бриллиантов», звезду эстрады и оперетты, с азартом готовившую роль Хиври в «Сорочинской ярмарке».
Это жизненное «неправдоподобие» — да нет, правдоподобие еще поэт определил как чуждое искусству, — этот «эксцентризм» Кузьмина усвоила не только в ФЭКСе.
В жизни, в которую, как теперь выясняется, жадно всматривалась. Поэтому столь далекие, казалось бы, от эксцентризма образы, как Манька или Ганна в «Мечте», по-своему эксцентричны.
(Верный своей «фэксовской» природе, упомяну, что Елена Кузьмина, самое имя которой тождественно имени прекраснейшей из «очаровательниц», все-таки сыграла роль одной из них — Эммы Гамильтон.)
А вообще-то Кузьмина сыграла считанные роли. Сегодня любая актриса за десять лет «дает» вдвое больше. Но считанные роли Кузьминой — в фильмах не проходных, фильмах, знаменовавших новый этап.
Поэтому в воспоминаниях нет пулеметной очереди названий и имен персонажей. Каждая роль — как событие в жизни. И событие в жизни довоенного советского кино.
Двадцатые и тридцатые годы. Этакая «пора Аранжуэса»...
Перефразируя ответ Фемистокла Ксерксу, «и самый дым тех годов нам сладок и приятен...».
И вот воспоминания, где ни горечи, ни дыма. Ну разве дымок. Дымка.
А был дым. И это единственное, в чем хочется упрекнуть автора книги: не слишком ли много смешного?
Что делать! Через десятилетия тяготы кажутся чепухой, горечь — пикантной специей.
Было не совсем так. Было трудно, иногда дьявольски трудно. Были злоба, глупость, непонимание и, что самое обидное, собственное непонимание. Каждый шаг, каждый день давался с боя.
И хоть не декларируется это в книге, но в самом существовании ее героини отзывается громким эхом эпоха борьбы.
Я попытался рассказать — какой.
Игра не сыграна. Бои продолжаются.
Ева торжествует на экране.
Но уже трон ее расшатан. Анной Маньяни. Бэтт Девис. Вивьен Ли. Барброй Стрейзанд. Верой Марецкой. Отрадно появление в последние годы Софии Чиаурели, Аллы Демидовой, Инны Чуриковой.
Упаси бог полагать, что актрисы эти кажутся мне «полемически некрасивыми». Еще у Чехова: «Некрасивое нисколько не реальнее красивого».
Названные мною актрисы — каждая по-своему — прекрасны.
И воинственны, как Жанна, роль которой исполнила одна из них.
Борьба не закончена, борьба, начатая давным-давно. Борьба против фетишизации на экране женщины как «простого орудия производства».
Вышедшие на путь творчества в начале советского кино Александра Хохлова, Ната Вачнадзе, Елена Кузьмина совершили поистине подвиг, показали, что в нашем социалистическом государстве первое место принадлежит не «Лилит», не «ewig weibliche», а человеку во всем гордом смысле этого слова.
Трауберг Л. О Кузьминой // Трауберг Л. Восемь и один групповой портрет. М.: ВГИК, 1985.