«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Лишь к одному его фильму («Фантазии Фарятьева») я написал музыку, хотя еще в трех случаях это предполагалось. Словно чье-то колдовство мешало нашей совместной работе: на «Чужих письмах» я заболел, от «Голоса» был вынужден отказаться из-за совпадения сроков с другими, ранее начатыми или вновь воскресшими работами. А с «Объяснением в любви» я не справился. Я не мог победить таких мощных конкурентов, как Бах, Вивальди и Малер, музыкой которых Авербах воспользовался «для монтажа». А, как известно, то, подо что монтируется фильм, прирастает к нему так прочно, что замене уже не поддается. Как только я увидел материал фильма с этими божественными «черновыми» фонограммами, то тут же заявил, что делать здесь нечего. Однако Авербах не верил мне (он хотел верить в меня), и пришлось экспериментально доказывать свою правоту и бессилие: я добросовестно написал своими нотами чужую музыку, понимая, что обезьянничать стыдно. И, конечно, она не выдержала сопоставления с образцами…
С «Фантазиями Фарятьева» тоже не все шло гладко из-за бесконечных организационных трудностей (неудобные сроки записи, необходимость сочинять без инструментов, ибо в гостиничных номерах рояли не водятся). Однако сама работа шла у меня легко, и итог режиссера устроил. Так что встреча с ним состоялась (и слава богу, иначе после неудачи с «Объяснением в любви» я мучился бы комплексами).
Уж очень мне был интересен этот человек, так не похожий характером на многих представителей своей волюнтаристской профессии, к тому же такой интеллигентный и эрудированный, что казалось — вот ведь и музыку он знает лучше меня, и, наверно, живопись лучше своих художников, и психологически впереди своих собеседников, и оригинален не умышленно, а от природы…
Фильмы его все необычные, и есть у него самое главное для художника, рабочим материалом которого является время. Его экранное время — не метрономическое, не среднестатистическое, оно гибкое и пластичное, оно ему подчинено: хочет — и затянет эпизод до бесконечности, но все равно будет интересно. На знаменитых актеров он смотрел собственными глазами, не поддаваясь гипнозу приросших масок, поручая им неожиданные роли (Богатырев в «Объяснении в любви», Миронов в «Фантазиях Фарятьева»), словно придуманные «наоборот».
Но потом оказывалось — удивительно верно угадан тайный вакуум в душе актера. Самое же главное — горькая лирическая интонация его фильмов, так отличающая их, объединяющая самые антагонистические образы авторским сочувствием — несентиментальным, критическим, словно сопоставляющим идеальный замысел природы относительно данного человека с конкретным воплощением: «Вот каков этот человек, а мог бы быть вот таким!» Это и выделяет Авербаха среди интеллигентных эрудитов, обычно склонных более к иронической философичности, — способность любить людей такими, какие они есть.
Шнитке А. Памяти человека и художника // Копылова Р. Илья Авербах. Л.: Всесоюзное бюро пропаганды киноискусства, 1987.