Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
В январе этого года Леониду Леонидовичу Оболенскому исполнилось бы 90 лет. До круглой даты он не дожил двух месяцев. А большой известности, звания народного артиста, паломничеств коллег-кинематографистов и журналистов-интервьюеров в маленький Миасс, где он тихо жил в последние годы, дождался только к глубокой старости. Когда уже стал «уходящим объектом», когда спохватились, что эта легенда и живая «история искусств» вот-вот перестанет быть с нами — и надо снимать, расспрашивать, записывать мысли удивительного человека, истинного интеллигента, передумавшего, кажется, обо всём на свете.
Мы предлагаем вашему вниманию одну из таких записей, сделанную в 1990 году — за год до того, как Леонид Леонидович Оболенский ушел от нас.
С вами, молодыми, меня познакомил Достоевский. Его время было совершенно необыкновенным — молодежь бурлила. Молодых бунтарей называли носителями беспорядков. Достоевский же говорил другое: нет, то, что вам кажется беспорядком, это настойчивое требование иного порядка.
В фильме «Подросток», где я снимался, главный герой — молодой человек, все отрицающий, как многие сегодня, в не знающий, чего хотеть, говорит со старым князем (его играл я) — старым, смешным, почти что впавшим в младенчество. Что я сделал? Все фразы, которые Достоевский написал в форме диалога мальчика с князем, я сделал вопросами.
Самое неприятное в ситуации, в которую попадают молодые люди, это то, что их учат. А их надо спрашивать. Я и сыграл свою роль так: я спрашивал. А парень бурно мне отвечал. На вопрос — ответ. На поучение же можно получить только контрудар. Взрослые папы вас учат. А вас нужно спросить. И тогда вы ответите маленьким практическим изменением ситуации. Так, мои дорогие, открывается дверь в совершенно новую эпоху мирового содружества. Вдруг извечные противники, отцы и дети, говорят: давайте повернемся друг к другу, нам необходимо быть вместе, чтобы не погибнуть в этом водовороте жизни.
***
Сегодня генетики выдвигают очень — интересный и очень опасный тезис: у молодых людей — уставший ген. Это то самое третье поколение, которое унаследовало, войну, коллективизацию и голод, невероятнейшие конфликтные ситуации в стране. Таким образом, это не дети, это внуки предвоенного поколения. У них усталый век, у них опыт прошлых поколений.
***
Сегодня мы хотим устроить земной рай на неулучшенной человеческой природе. Друзья мои, это утопия! Живой субъект нашего дня — это стяжатель и прагматик. Он сам себе на каждом шагу мешает своим беспомощным самоутверждением и ограничивается общими молениями, проповедуя милосердие (милостыню, что-ли?), душеспасительную беседу. А ведь главное — труд! Без отдачи своих сил общему делу субъект не вырастет. У Гегеля, помните: «Отдай себя другому и в этой отдаче найди себя». Так и в труде. Созидание дела сообща, соборно, или как говорят русские, — внехрамовая литургия. Слово «литургия» означает общее дело.
***
Мы уже много лет что-то строим, но здания так и нет. Только строительный материал, да и тот — словесный.
В Молдавии есть Кицканский монастырь, который в свое время приютил меня, бежавшего из немецкого плена. Недавно узнаю — оказывается, монастырь цел! А знаете почему? В том-то и дело, что монастырь трудовой, общежитский. Все сооружения монастыря — это монашеское послушание и молитва. Труд — это молитва. Уцелели плоды внехрамовой литургии и веры в общее дело. Нет только великолепной библиотеки, куда приезжие студенты из столицы захаживали и засиживались там вечерами. Все растащили «книголюбы» ради украшения своих книжных полок. Но это уже не атеизм, а просто разбой.
***
Друзья мои, в начале начал был не боженька с бородой, а Логос! Это не я придумал, это Соловьев написал. Так что же такое — «логос»? У Платона — мировой разум. Понятие не очень отчетливое. У Гераклита — закономерность и упорядоченность, часть которых я сам, ибо мое явление совершенно закономерно, ибо я — пример, по которому любой человек может выстраивать свою жизнь.
Забавно, что один индус в каком-то американском университете сделал химический верный, прекрасный ген. Это было открытие. Но ген умер. Он начал гнить. Почему? Да потому, что он сделан не потребностью мировой необходимости, не потребностью Логоса, а по воле студента. Ни для чего, для игрушки. Вот что такое Логос!
***
Понятие биосферы и ноосферы говорит нам о том, что жизнь-то вечная. Индивидуальность не повторяется — нет-нет! Но в этой суматохе жизни представьте себе водопад в горах. Летят капельки и отражаются: вот красная, оранжевая, желтая, зеленая. Все капли падают в воду, испаряются, опять превращаются в воду и снова падают водопадом. Он снова дает брызги. И может случиться так, что капелька, сверкавшая оранжевым светом, снова сверкнет оранжевым. Это и есть круговорот жизни. Хочешь — не хочешь, а вернешься.
Есть возможность остановить движение. Один немецкий философ сказал: «Я сильнее жизни, я могу ее побороть. Просто возьму пистолет — и меня нет!» Да, ты сильнее жизни. Но ты никогда сюда не вернешься. Потому что ты так напугал эти связи, что они в эту форму, в эту каплю водопада больше не сольются. Значит, ты слаб.
Помните у Христа: мы не умрем, мы переменимся. Как? Станем другими.
***
Самое главное — мыслить системно. Любую проблему, которую вы берете — не решайте отдельно. Встретите оппозицию, начнется драка, истина испугается и убежит. Мыслить системно необходимо сегодня для усвоения социального опыта. Для этого я иду в генетику, к Дубинину. Как-то его спросили, что такое совесть, и он ответил: «Можно предположить, что человеческая совесть — это есть генетическая память социального опыта. Социальный опыт — это когда мне одному трудно, двум легче, а трем еще лучше. Это начало видовое, родовое, и этническое и т. д. и т. п.».
***
Иногда мне кричат в лицо: ты пошел добровольцем на фронт, ты служил Красной Армии, значит это ты, сволочь, такая, устанавливал советскую власть! Да, я пошел в Красную Армию. И ушел из нее. Я стал не генералом, а кинематографистом.
Да, я копал котлован. Нам говорили: копайте, здесь будет Дворец Советов. И мы копали. Никто же не знал, что это болото. Дворца Советов нет — обыкновенная купальня в Москве.
Нам говорили: следующее поколение будет жить при коммунизме. Значит, это мои дети будут жить при коммунизме! Почему бы мне не постараться во имя этой идеи?!
***
Я всегда говорю о том, что вижу не с точки зрения математической логики — это удел компьютера, — а при анализе и способом иного рода мышления — иносказанием. Поэтому я вижу сегодня все живое в трагическом вопле, иногда теряющее форму от давящих умозрительных систем, живое, убивающее себя.
Сегодня, когда очень многое развенчано, когда очень многое упало и оказалось ложным, важно помнить, что семя несрубленного дерева — семя возрождения. В семени заключены возможности. Так оставим их после себя для лучшего будущего. Это семя сравнительно недалеко, оно вот-вот может появиться, оно ждет своего часа. И надо готовить почву для всхода.
Оболенский Л. «Жизнь-то вечная...» // Экран и сцена. 1992. № 7. С. 14.