Есть один персонаж, живущий на экране в том ритме, который был бы единственно точным для такого рода лирического повествования. Этот персонаж — режиссер в исполнении старейшего артиста советского кино Л. Оболенского. Рядом с этим по-детски естественным стариком все остальные выглядят людьми бедноватыми, до скуки простыми и пресными. Второплановый, служебный персонаж становится истинным хозяином фильма. Он единственный, кто дает представление о том художественном мире, который мог и должен был возникнуть на материале рассказа «Чужая».
Психологическая многомерность этого образа возникает не только стихийно, за счет импровизационного богатства игры отличного актера.
Эта многомерность тщательно выстроена и продумана им. Потому так точна здесь интонация, тональность — главное для такого рода фильма, так и не состоявшееся сполна.
Когда в объективе Л. Оболенский, кажется, и камера ведет себя более раскованно, уходит от лобовых характеристик, и пространство фильма обретает, наконец, объем, воздух, которого ему остро не хватает даже на пленэре.
И все дописанное режиссеру, все реплики, которых нет в рассказе, целые монологи уместны, точны и изящны. В то время как трансформации, происшедшие с другими действующими лицами, кажутся насилием над художественной реальностью литературного оригинала. Они не обрели себя в новом художественном мире — мире фильма, не зажили в нем органично, непринужденно, естественно, как старый режиссер Леонид Леонидович.
Стишова Е. Частный случай // Искусство кино. 1978. № 11. С. 84-85.