Семен Аранович: «...Кинорежиссура — моя вторая профессия. С детства у меня была одна мечта — я хотел стать пилотом. Мои родители были в ужасе, но с тех пор, как себя помню, я был страшно упрям. Я хотел поступить не в простую школу для летчиков, а в какую-нибудь необыкновенную. В итоге оказался в Институте морской авиации. Закончил его и уже в чине майора, получил назначение на север, в отдаленную область за Полярным кругом.
Я бы не сказал, что это самое лучшее место в мире: суровый климат, полярная ночь, длящаяся шесть месяцев в году, когда днем темно, как ночью.
Я провел там шесть лет. Затем, как это часто бывает в авиации, у меня случилась авария. Это завершилось скитаниями из одного госпиталя в другой, пока я не понял окончательно, что летать мне больше не суждено. Однако я всегда интересовался документальным кино и потому решил поступать в Институт кинематографии. Провалился при первой же попытке.
Наконец, я все-таки поступил на отделение документального фильма и понял, что профессия кинематографиста — та самая, которую мне назначила судьба. В то же время я также понимал, что если бы не предыдущий опыт моей прежней профессии и знание другой жизни, которая воспитала и сформировала мой характер, я бы никогда не стал кинорежиссером...»
Несмотря на то, что никаких иллюзий по поводу здоровья Семена у меня не было, я с трудом поверила в его смерть, которая для меня стала огромной личной потерей....
Самые страшные скандалы между нами начинались, когда я говорила, что чего-то не могу, потому что я всего-навсего директор картины, а не директор студии, не министр кинематографии и не председатель Гостелерадио СССР.
«Как Вы можете так говорить, как Вы можете так думать!? Вы — директор картины! Вы обязаны!».
Ярость Семена была неописуемой. Он орал на меня с искренней верой в то, что директор картины — это много больше, чем всё вышестоящее начальство вместе взятое. Он не желал слышать никаких объяснений и считал, что если кто-то в Министерстве обороны СССР отказывал в чем-то его картине, или почему-то в Гостеле-радио СССР не соглашались финансировать зарубежные съемки, директор картины должен не бумажки писать директору студии, а добиваться искомого результата, именно потому, что он — директор картины.
Удивительнее всего, что он всегда оказывался прав. И на съемки «Противостояния» в Новороссийск прибывали вертолеты из Афганистана (ближе не было); катера на воздушных подушках — из Поти.
На «Торпедоносцах» — восстанавливались ИЛ-14 и «железка» — взлетно-посадочная полоса времен войны... Я добивалась, чтобы меня принимали, выслушивали, а затем и отдавали соответствующие распоряжения заместители министров обороны, зампреды Гостелерадио, первые секретари обкомов и Бог знает кто еще.
Два слова были исключены из моего лексикона в работе с Арановичем: «не могу» и «невозможно». И на каждой следующей картине все нужно было начинать сначала, поскольку каждый его новый фильм становился новой жизнью, в которой были уже другие условия, другое время, другие люди, и нужно было приобретать навыки, необходимые уже в этой, новой жизни. С первого дня появления сценариста и сценария, или только сценариста, или только сценария, Аранович требовал моего участия в работе. Он требовал досконального понимания замысла картины, поскольку считал, что только так можно правильно выстроить стратегию производства фильма. И потому, он настаивал на участии своего директора во всех встречах, связанных с картиной, будь то высокие чиновничьи кабинеты, или маститые сценаристы, или титулованные консультанты. Поэтому мне приходилось принимать участие и в выборе натуры, и в пресловутых сдачах фильма на двух и на одной пленке. Сколько совершенно фантастических текстов высокого руководства по поводу его картин я слышала своими ушами, и как комично подчас они звучали, несмотря на то, что от этого веяло ужасом переделок и поправок.
Со временем я поняла, что все это диктовалось глубочайшим уважением Арановича к профессии директора, основанном на его собственном представлении о том, что такое профессионал высокого класса. Сегодня совершенно ясно, что уже тогда это была настоящая школа продюсерства в самом современном смысле. Вот такая это была работа с Семеном Давидовичем Арановичем, и большое ему за это спасибо. Мне позвонила из Гамбурга Тамара Аранович, жена Семена, и сказала, что они с Полиной, дочерью Арановича, очень хотят, чтобы появилась книга об Арановиче, и даже собрали кой-какие деньги для ее издания.
Они попросили меня взяться за это дело Я опешила Вот уже 25 лет я занималась только кино, и ничем другим, и даже отдаленно не представляла себе, что это такое — издание книги. К счастью или к сожалению (судить не мне), я размышляла лишь несколько секунд и практически сразу согласилась.
Я ответила буквально следующее «Тамара, я боюсь не оправдать ваших с Полиной ожиданий, я никогда в жизни этим не занималась, я не умею, но я понимаю, что эту работу сделать надо, я научусь.» Издание этой книги — еще одно новое дело, взяться за которое меня с Того Света заставил Аранович. Появилась последняя возможность работы с ним. И я точно знаю, что слова «я не могу» или «невозможно» неприемлемы.
Ада Ставиская