Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Помните, мечталось Ахматовой, мол, встретятся две России и посмотрят друг другу в глаза. После XX съезда КПСС и знаменитого доклада Хрущева. Не встретились до сих пор, куда им. И книжка про репрессированных деятелей искусств так и лежит в букинистическом с неразрезанными страницами. Как и вся ушедшая эпоха, никем не раскрытая.
В 1990-е снова показалось, что наступило новое время. Выпускались мемуары, выходили документальные фильмы. Так легко было искать и находить виноватых. Аранович был одним из немногих, кто был способен без проклятий размышлять о прошлом. О том, что со всеми нами случилось.
В 1989 году он снимает первый фильм своей документальной трилогии «Я служил в охране Сталина, или Опыт документальной мифологии». Вот фильм жуткий, пробирающий до костей, до кончиков. Ведь сколько сказано уже о банальности зла, и все равно так трудно смириться. И это-то рябой черт, тоже плоть и кровь моего трудового народа. Это потом будет у Германа, в «Хрусталеве»: «Мы не защищали Сталина, мы говорили, что перед Господом Богом, если такой имеется, этот страшный немощный старик, который сгноил миллионы людей, просто вот лежит и пернуть не может, чтобы облегчить себе невыносимую боль». И Алексей Рыбин, охранник Сталина, признается: «Я не только от себя сейчас говорю, а я информирую от людей, которые, как и я, прежде в 1933 еще ближе были к Сталину, такие как Василий Туков, Николай Власик, Василий Румянцев, Сергей Соловьев, комендант, Иван Фролов, комендант, Михаил Старостин, Иван Хрусталев и другие».
Еще одно лицо моего трудового народа — Алексей Рыбин. Старческая жалкая улыбка и восемь в ряд золотых зубов. Лежит рядом на кровати, словно обездвиженная, жена. «Все, все по-старому бывалому и будет так всегда». А он, оживляясь, рассказывает, как кружились пылинки в свете ламп Большого театра (для безопасности натянули полог), как Сталин любил смотреть кино, и поэтому все фильмы были хорошие. «Что вы смеетесь? А какие тогда фильмы были плохие?» Этот невидимый смех (режиссера? оператора?) — одна из немногих ремарок. В остальном они исключены. Таково было условие главного героя.
Оттого еще больше поражаешься мастерству Арановича. При всей кажущейся скупости изобразительных средств ничего не говорит, а все слышно. И такой мерзостью запустения веет с экрана. Вот сидит человек и говорит в камеру, вот старая хроника, вот старуха медленно переливает что-то из миски. Это мать Сталина. Вот Рыбин играет на баяне. А со стены мавзолея вечно дирижирует ему улыбающийся Сталин.
Старик как старик, мылся в бане с Кировым, не мог расстаться со старыми ботинками, и все жаловался: «Все говорят, что я жестокий, а как не быть жестоким, им скажешь, а они опять все перепутают». Или как позже, в фильме «Большой концерт народов», скажет уже другой майор: «Работа среди неорганизованного населения. „Агент“ — неудобно. Ну, доброжелатели». И про бывшего коллегу: «Рыбин — своеобразный человек. Соседям наверху покупал тапочки, чтобы не создавали шума особенного».
И чего так боялся Рыбин, мол, «уходим из истории». Далеко не ушли. Ведь запроданы рябому черту на три поколения вперед, глядишь, и на все тридцать три. И как символично, что, выйдя в отставку, Рыбин работает не кем-нибудь — учителем. Преподает детям по классу аккордеона и баяна. «Вот, например, октябренок дает мне такое слово октябренка. „Я обязуюсь слушать музыкального руководителя. А если я нахулиганничаю, то Леонид Алексеевич может со мной, что хочет, то и делать“.» Ученики у него проходят строевую подготовку. Они должны маршировать и говорить: «Раз и два, и…».
Вот-вот, все так по-старому, маршируют дети Чейн-Стоксово дыхание над Москвой.
Асса Новикова. : Хороший царь и знакомая вонь// https://seance.ru/articles/xoroshij-car-i-znakomaya-von/