В апреле 1998 года исполнилось сто лет со дня рождения Владимира Алексеевича Ерофеева. Он начинал свой творческий путь как кинокритик, был организатором (совместно с Н.А. Лебедевым) двух замечательных изданий: «Киногазеты» (1923) и «Киножурнала АРК» (1925), активно сотрудничал в журнале «Советский экран», однако в силу сложившихся обстоятельств (на которые частично проливает свет данная публикация) был вынужден уйти из кинокритики.

В 1927 году он сделал монтажный фильм «За Полярным кругом» (из съемок оператора Ф.К. Бремера 1913 года). Фильм оказался удачным, и В. Ерофеев обрел новую профессию — режиссера-документалиста. Этой странице его творчества уделено много внимания, его фильмы разобраны в историях отечественного киноискусства, ему как режиссеру посвящен ряд статей и мемуарных очерков. Деятельность В. Ерофеева как кинокритика и организатора профессиональных изданий еще ждет своих исследователей.

В Музее кино (в фонде Николая Алексеевича Лебедева) сохранилось более двадцати писем В. Ерофеева, в которых содержатся представляющие значительную ценность свидетельства начальных шагов советской киножурналистики. Из этих писем нами отобраны три за 1925–1926 годы, проливающие свет на обстоятельства разгона первой редколлегии «Киножурнала АРК» (в которую входил и С.М. Эйзенштейн).

Все три письма адресованы Николаю Алексеевичу Лебедеву (1897–1978), привлекшему В. Ерофеева в кинокритику. В письмах и цитатах из изданий 20-х гг. нами сохранены особенности языка тех лет, по возможности раскрыты обстоятельства, о которых упоминает корреспондент, однако многие имена и факты требуют дополнительных разысканий, временем на которые мы при подготовке данной публикации не располагали.

Думается, что знакомство с частью эпистолярного наследия В.А. Ерофеева вызовет у киноведов желание продолжить поиски.

30/ XI-25, Берлин Уважаемый Колин Росс1!

Посылаю 2 корреспонденции для «К[ино]-ж[урнала] АРК» № 12 («Кризис «Уфа» и «Рельефный экран»). Прошу обе обязательно втиснуть в № 12 (первую «За рубежом», вторую — "Техника проекции")2. Кроме этого с этим (или одновременно с этим письмом) высылаются статьи Лагорио для отдела "Техника съемки и лаборатории«3 и перевод статьи Белла Балаша4. И то и другое также обязательно нужно втиснуть в этот (12) номер, иначе ты сорвешь мою добровольную работу по представительству журнала. Очень прошу тебя известить, получен ли материал, войдет ли он, как я прошу, в № 12, когда выйдет № 12, в какие сроки (последние) необходимо присылать в следующий раз и главное будет ли журнал выходить регулярно ежемесячно? Последнее я считаю чрезвычайно важным. Необходимо, чтобы ты договорился с т. Прокофьевым о договоре с типографией (при мне это применялось), устанавливающем жесткие сроки и для типографии и для редакции. Послал три корреспонденции в газ[ету] «Кино», Курсу5. Особенно важная последняя «Наши фильма за границей». Если она в «Кино» не пойдет, возьми ее для «АРК». Сейчас очень подходящий момент для нашего выхода за границу, но наши умники и в Москве (и отчасти здесь) ничего в этом направлении не делают. Один Алейников6, как водится, не зевает. Нужно шуметь! Сообщи, что желательно для «АРК» прислать. Мои дела здесь несколько определились. Несмотря на то, что я заявил всем о желании Ш[утко]7 видеть меня в к[ино]-отделе, а также о собственном нежелании, при создавш[ихся] условиях, в нем работать — меня командировали туда. Говорят, что «здесь Торгпредство, а не «Совкино». «Внутреннее положение» здесь весьма запутанное, и его трудно описать в письме. Хундадзе8 и еще один симпатичный коммунист подают надежду, что атмосфера разрядится в положительную сторону. Пока работаю по «переписке с комитентами» (заказчиками). Работа скучная, но не требующая особого напряжения (не то что благословенное «Кино-издательство»). Поговаривают о возможности приглашения в отдел Лагорио. Это сразу улучшило бы положение. Очень прошу тебя абсолютно никому не говорить, где и в качестве кого я здесь работаю. — Именно никому. Ты очень подвел Лагорио своей статьей в "АРК«9, т[ак] к[ак] на днях «Film-Kurier» использовал ее для провокационной заметки под заглавием: «Коммунисты на крыше полицей-президиума». «Что скажет об этом полиция?» Понятно, что можно написать под таким заголовком. Опровергнуть трудно, т[ак] к[ак] приводятся цитаты из твоей статьи. Эта штука вызвала здесь шум, тебя здорово критикуют, а Лаг[орио] не без основания ожидает неприятностей. Воздержись от подобной рекламы в будущем! Очень жду от тебя сообщений, как идут дела в АРК, в «Кино-изд[ательстве]», а также об общем полож[ении] «фронта». Интересно также, как обстоит дело с твоей картиной10. Жду ответа! Жму руку. В.Е. Еще раз мой адрес: Berlin W50, Ansbacherstr[asse] 32-III b/Bukon fur Wl. Erofejew.

P.S. Ответь обязательно на все вопросы этого письма.

P.P.S. Аппаратуру в адрес АРК Альпер11 притащил в к[ино]-отд[ел] только сегодня. Она упаковывается, выписывается разрешение и пр. Отправление будет не раньше, чем через неделю-две.

Приписка на первой странице в правом верхнем углу: «Фирма Шеринга высылает в адрес АРК очень приличную партию «пробных фото-материалов». Передай это Кобозеву12.

1. Частое в письмах В. Ерофеева обращение к Н. Лебедеву — по имени режиссера этнографических фильмов Колина Росса, чье творчество оба критика высоко ценили. 2. Материалы, о которых упоминает автор письма, были напечатаны в № 1 «Киножурнала АРК» за 1926 год: «Рельефный экран. От нашего берлинского корреспондента» в рубрике «Техника проекции» (с. 21, подпись — Вл. Е-в, Берлин) и «Кризис «Уфа» в рубрике «Кино за рубежом» (с. 30, подпись — Вл. Ерофеев. Берлин, декабрь). 3. В № 1 «Киножурнала АРК» за 1926 год (с. 15–16) в рубрике «Техника съемки и лаборатории» была напечатана статья П. Павлова «Новости киносъемочной аппаратуры» с примечанием: «Составлено по отчетным статьям журнала «Kinotechnik». 4. В № 2 «Киножурнала АРК» за 1926 год появилась публикация в рубрике «Вопросы теории кино»: «Стильная фильма, стиль фильмы и стиль вообще. Статья Бэлы Балаша» (перевод с нем. Н.П.). 5. Все три корреспонденции В. Ерофеева были напечатаны в газете «Кино», ответственным редактором которой был в это время А. Курс: «Не надо менять характер. Письмо из Берлина» (1925. — 15 декабря. — С. 2), «Лента о болгарском терроре. Письмо из Берлина» (1925. — 25 декабря. — С. 2) и «Как мы продвигаемся за границу. Письмо из Берлина» (1926. — 19 января. — С. 5). 6. Речь идет о Моисее Никифоровиче Алейникове (1885–1964), работавшем в это время в акционерном обществе «Межрабпом-Русь». 7. Речь идет о Кирилле Ивановиче Шутко — партийном деятеле, журналисте, в это время входившем в редакционную коллегию «Киножурнала АРК». 8. Речь идет о сотруднике фотокиноотдела Торгового представительства СССР в Германии. В архиве Н.А. Лебедева сохранилось письмо Хундадзе от 7 декабря 1925 года, в котором он информирует об отправке кинотехники. 9. Речь идет о статье Н. Лебедева «Киноэкспедиция в Германии» (АРК. — 1925. — № 9. — С. 26–27). Представляя членов своей съемочной группы, работавшей над документальным фильмом о Европе, автор статьи писал: «2) Летчик, автомобилист, кинокорреспондент и оператор — Лагорио Александр...» и ниже следовал эпизод, вызвавший отклик в германской прессе: «От биржи повернули к мелкобуржуазно-босяцкому району Александр-пляц. Этот пляц знаменит тем, что на нем помещается знаменитый берлинский полицей-президиум, тот самый, в котором работал Киндерман, в котором фабрикуются провокации против коммунистов и пр. Само собой разумеется, полицей-президиум был заснят. Причем здесь моя экспедиция выкинула штуку почти комсомольскую. Не удовлетворившись снимком фасада, мы отрядили одного из ее состава на крышу сего почтенного учреждения для засъемки Александр-пляца сверху. Проделано это было безукоризненно. Храбрый оператор прошел через четыре инстанции чиновников («Я — фотолюбитель. Хочу сделать оригинальный снимок для конкурса. С вашей крыши, вероятно, никто еще не снимал» и т.д.). Очаровав их своей наивностью, он получил в конце концов разрешение, и в результате моя будущая картина обогатилась любопытным авантюрным титром — «Снято советским киноаппаратом с крыши берлинского полицей-президиума». 10. Речь идет о документальном фильме Н. Лебедева «По Европе» (рабочее название «200 метров Европы») (1926). 11. Речь идет об Альпере (Нильсене) Владимире Семеновиче (1905–1938), в дальнейшем — операторе. В архиве Н. Лебедева сохранились два письма В. Альпера, написанные в 1925 году. 12. Кобозев Иван — оператор, входил в инициативную группу по созданию АРК, член правления АРК.

9/ II-26. Berlin1

Сегодня вечером получил твое письмо. Сейчас уже поздно и некогда ответить поподробнее, но не могу удержаться хотя бы от краткого выражения сочувствия тебе. Действительно, подобного хамства по отношению к тебе нельзя было ожидать даже и от К[ольцова]2. Возмутительнее трудно придумать. Предлоги смехотворные. Статья о Горьком3, по-моему, лишняя, но вовсе не потому, что ты его будто бы критикуешь. Просто не стоит в кино-журнале на видном месте описывать возражения (глупые), хотя бы и Горького, против кино. Но где там критика (напротив, всё написано в доброжелательном тоне) и почему нельзя критиковать — абсолютно непонятно. У меня, брат, возникло сейчас предположение — не участвует ли во всей этой истории наше здешнее пол[пред]ство (Якуб. или Крест.4), кот[орые] в свое время обратили внимание на статью в «Film-Kurier» и выражали свое возмущение тобой. Это возможно. Во всяком случае все это дело меня крайне удручает и не потому только, что эта история поражает тебя лично. Она характеризует общую гнилую атмосферу. Ведь все эти гнусности, все это шельмование коммунистов и выдвижение мещан и прохвостов происходит не от имени К[ольцова]. Приходится обдумать положение вообще. Тем более, что здесь обстановка также довольно гнусная, хотя, конечно, в совершенно ином духе. Конечно, до определения новой физиономии журнала — работать в нем не буду (а сегодня только собирался писать!). Если вот К[ирилл] И[ванович] возьмется — тогда другое дело. Нужно было бы его подтолкнуть на это. Ну, пока прощай. Желаю тебе больше бодрости. Уверен также, как и ты, что все же обстановка должна перемениться (после тяжелого кризиса). Привет П[олине] Л[ьвовне]5. Посылаю «офиц[иальное] письмо» К.И.[Шутко]. В.Е.

Приписка на 1-й стр. в правом верхнем углу: «Завтра будет переписан список литературы, кот[орый] я тебе пошлю на днях. Ты отметишь, что нужно».

Председателю правления «Кино-печать» К.И. Шутко

Заявление

В ответ на Ваш запрос, сообщаю, что никогда не видел рукописи Сорокина (если речь идет о переведенной им книге)6. Что касается мелких статей Сорокина, присланных в «К[ино]-ж[урнал] АРК» из Парижа, то одна из них напечатана7, а другая в сильно урезанном виде была сдана в набор, но не напечатана. 9/ II-26 Berlin Вл[адимир] Ерофеев

1. Вызывает вопрос датировка письма. Оно не могло быть написано раньше появления фельетона М. Кольцова (16 февраля). Не исключено, что В. Ерофеев не поставил перед девяткой единицу, и тогда письмо следует датировать 19 февраля. Впрочем, возможны и другие версии (см. ниже письмо Н. Лебедева в «Киножурнал АРК»). 2. Речь идет о фельетоне Михаила Кольцова «О подвигах, о славе» (Правда. — 1926. — 16 февраля. — С. 1). Приводим из него фрагменты, относящиеся к статье Н. Лебедева о Максиме Горьком: «В наших посольствах, в торговых представительствах, в советских кругах за границей — их знают. Не любят, презирают и даже присвоили им особый титул: — Геройчики. <...> Геройчик — это суслик-вредитель нашей заграничной работы. Мы боремся с ним по мере сил. Но суслики обильны, мелки и с трудом поддаются даже учету. Дошло и до того, что суслик взбирается на кочку и бодро пищит, осведомляя мир о своей деятельности. Товарищ Николай Лебедев, генеральный секретарь... не пугайтесь, пожалуйста, — генеральный секретарь Ассоциации революционной кинематографии, недавно совершил поездку в заграничные страны. Судя по гирлянде газетных заметок, украшавших как ризы путь товарища Лебедева до границы, задачи его поездки были просты, но громадны. <...> Среди прочих забавных штучек в заграничной кунсткамере Лебедев очень лихо описывает свое посещение русского писателя Максима Горького. Посещения в общепринятом смысле никакого не было, хотя Лебедев и озаглавил свою статью «Из итальянских встреч» (!). М. Горький болеет, много работает и старается не принимать ненужных назойливых посетителей. Лебедев это презрел, победоносно проник к знаменитому писателю без всякого приглашения и притом даже приволок под мышкой любительский киноаппарат. Горький, усталый, больной и взволнованный после сделанного у него накануне обыска, категорически отказался позировать перед лебедевским аппаратом. И ныне Лебедев мстит ему за нелюбезный прием глупейшей, пошлейшей ругательной статьей в журнале «АРК». По статье выходит, что, мол, старик выжил из ума, одичал и не признает «азбучных истин, известных любому члену ОДСК». Горький, видите ли, «явно не желал признавать кинематографа. Вместо возражений отмахнулся общим местом: так нужно театр сделать, доступным для масс! Вот бактерии там, или кровь под микроскопом — это кинематограф умеет делать хорошо. А драма — чепуха, это умрет... Вот еще выдумали какую-то кинофикацию деревни... Вот уж действительно, придумали!» Лебедев «возмутился этим странным консерватизмом революционнейшего из дореволюционных (!) писателей» и поспешил опубликовать в весьма наглой форме свой частный разговор с Горьким. Сам Горький оказался неизмеримо скромнее и нигде не пропечатал назойливого «послереволюционного» молодого человека, проникающего без спросу в чужой дом и по-блатному мажущего дегтем ворота. Разницы в соотношении сил при этом не было никакой. Ибо редактором журнала «АРК», гостеприимно приютившего выходку Лебедева, оказался... тот же Николай Лебедев. <...> Геройчику рекламно, а нам скучно«. 3. Поскольку публикация статьи Н. Лебедева привела к разгону первой редакционной коллегии киножурнала «АРК» и к деградации журнала, последовавшей за обновлением редколлегии, считаем целесообразным привести статью Н. Лебедева «У Горького. Горький о кино. (Из итальянских встреч)» полностью: «Быть в Неаполе и не заехать в Сорренто — к Горькому — сие для советских путешественников по Италии считается почти плохим тоном. За последнюю пару лет Неаполь советскими людьми посещается довольно усердно, и Алексей Максимыч не может пожаловаться на недостаток гостей. Думаю, что их, пожалуй, даже слишком много; Горький от этих посещений устает, и один я едва ли рискнул бы отправиться к нему. Но случайно подвернулась группа советских товарищей, направлявшихся к А.М., у них оказалось свободное место в автомобиле, и, захватив «Септ» с несколькими заряженными кассетами, я неожиданно оказался мчащимся по направлению к Сорренто. За два часа прекрасная итальянская машина примчала нас к даче Горького. Алексей Максимыч имеет усталый, нервный вид. Он чем-то озабочен и недоволен. Накануне у него был длительный обыск, перерыли всю переписку, наделали много хлопот. Захолустные соррентские фашисты глубочайшим образом уверены, что Горький самый главный большевик в их районе, что от него, как и от всех прочих «агентов Коминтерна», идет смута по Италии и что никто иной, как именно он и его семья, являются источниками тех коммунистических листовок, которые на днях появились в окрестностях Неаполя. Обыск не дал никаких результатов, но сильно взвинтил нервы и без того не очень бодрого А.М. Тем не менее встретил нас ласково. Усадил в кабинете, завел разговор о самом любимом — литературе. Горький внимательно читает всю выходящую в СССР художественную литературу, считает, что русская литература входит в полосу расцвета, перечислил несколько имен, по его мнению, крупно талантливых (Гладков, Фурманов, Уткин, несколько других). Сентябрьский день шел к концу — после пяти. Я боялся упустить остатки солнца и, перебив разговор, предложил А.М. выйти на балкон — хочу, мол, накрутить пять кино-метров... Был уверен, что он без упрашиваний исполнит просьбу. И совершенно неожиданно напоролся на решительный отказ: — Нет!.. Этот номер не пройдет. Я уже по аппарату видел, что вы что-то затеваете. Не снимаюсь и сниматься не буду. Вся группа энергично принялась убеждать. Тщетно. Горький почти рассердился. — И не уговаривайте. Решительно не буду... Как-то сижу в кинематографе. На полотне приближается какая-то точка. Ближе, ближе — прямо на меня — Толстой, Лев Николаевич! Идет живой... Даже жутко стало. А он четыре года тому назад умер... А ведь я его хорошо знал... Нет, в этой вашей штуке есть какая-то мистика. Для меня не подходит. И как бы извиняясь, повел в сторону: — Это Бунин, тот снимался, тот как раз годится. Идет вдоль стены, в руках большой букет, идет и роняет цветы к собственным ногам. Сам — себе. Это для Бунина подходит. А для меня рановато. Сниматься не буду. Видно было, что действительно никакие уговоры не помогут. Я пожалел, что приехал — легкие литературные разговоры всегда безрезультатны, серьезной беседы по краткости знакомства быть не могло — поездка стала пустой. Спасая погибающий вечер, попытался за чаем перевести разговор с литературы на кино. — Алексей Максимыч, я читал где-то, что вы написали несколько сценариев для кинематографа. Верно ли это? — Как же — написал!.. Даже продал какому-то предпринимателю в Париж — только денег никак не могу получить, — ответил он, явно издеваясь над темой. — Пишу, пишу для вас. В одном сценарии такого накрутил, что сам ничего не пойму — семьдесят семь приключений — замечательный сценарий... — продолжал иронизировать Горький. Я удивился — зачем писать сценарии при таком веселом отношении к этой работе и, видимо, к кино вообще. — А пить-есть надо, — ответил он все в том же тоне. — Одной литературой теперь не проживешь. А ваши ведь за всякую чепуху хорошо платят. Вот и приходится сочинять приключения... И, наконец, перешел на серьезный тон: — Только все это скоро кончится. Вашему кинематографу скоро будет крышка. Уж больно всё глупо... Видел как-то американскую драму. Хорошая артистка, прекрасно играет. Зачем она в кинематографе? — Не пойму. Ей в театре быть нужно. В кинематографе ей делать нечего... Я возмутился этим странным консерватизмом революционнейшего из дореволюционных писателей. Попытался вкратце изложить азбучные истины: «современная буржуазная беллетристика нисколько не умнее буржуазного кинематографа; кино художественно сильнее театра; кино демократичнее, и прочие совершенно тривиальные, известные любому рядовому члену ОДСК вещи»... Но Горький не желал слушать. Он явно не желал признавать кинематографа. Вместо возражений отмахнулся общим местом: — Так нужно театр сделать доступным для масс! Вот бактерии там, или кровь под микроскопом — это кинематограф умеет делать хорошо. А драма — это чепуха, это умрет. Скоро вернутся к книжке... И для того, чтобы показать свое полное презрение к кино, привел последний аргумент: — Вот еще выдумали какую-то кинофикацию деревни... Вот уж действительно придумали! Деревня на 80 % неграмотная, плугов нет, а они — кинофикацию... Дальнейший разговор на эту тему был явно бесполезен. Вечером я возвращался мрачный от неприятного открытия. Мрачность усугублялась зверским итальянским ливнем" (АРК. — 1926. — № 1. — С. 2). 4. По всей вероятности, речь идет о Николае Николаевиче Крестинском (1883–1938) — в 1921–1930 гг. советском полпреде в Германии. 5. Речь идет о первой жене Н.А. Лебедева. 6. Не исключено, что речь идет о книге Леона Муссинака «Рождение кино» (пер. С. Мокульского и Т. Сорокина), вышедшей в 1926 году в издательстве «Academia». Ранее, в 1924 году, в издательстве «Новые вехи» в переводе Т. Сорокина вышла книга Луи Деллюка «Фотогения кино». 7. Речь идет о корреспонденции «Кино на Всемирной Художественной Выставке в Париже. Письмо из Парижа» (подпись — Т.С. Париж, сентябрь 1925 г.), опубликованной в № 9 киножурнала «АРК» за 1925 год (с. 28). Может быть, неудовольствие К.И. Шутко, потребовавшего от В. Ерофеева (в отсутствие Н. Лебедева исполнявшего обязанности ответственного редактора) объяснений, вызвало завершение корреспонденции: «Да. Еще два слова об экспонатах советского кино. Из иностранцев только мы здесь. На стенках одного из вестибюлей Grand a Palace среди плакатов затерялись десятка два фотографий „Аэлиты“, „Папиросницы из Моссельпрома“, „Дворца и Крепости“, „Минарет Смерти“. Стоило ли так выступать?».

5. IV.26. Berlin Дорогой Лебедев

<...> В двадцатых числах апреля я переезжаю в Москву со всем моим «семейством». Отчасти этот переезд вызывает «политика» Шв[едчикова]1. Но я не возражаю против этого, т[ак] к[ак]: 1. Кино-отдел совершенно умер 2. невероятно душная атмосфера 3. в Германии нечего делать (жаль только, что языком как следует не овладел). В Москве меня ожидают всяческие «неприятные разговоры» в [одно слово нрзб.], а м[ожет] б[ыть] кое-где еще (история в кино-театре и проч.). Подкоп под меня со стороны Шв[едчикова] (вернее, «спецов» из Совкино) ведется основательно. Словом, пока в миниатюре повторяется история с тобой (м[ожет] б[ыть], раздуется и шире). Мне все это чертовски надоело. Хочется работать на производстве, но где? Кем? Масса вопросов, на кот[орые] не могу ответить. Но я как-то отупел и уже не чувствую ни обиды, ни боли (м[ожет] б[ыть], мне так кажется). Подробнее расскажу все лично, если ты будешь в Москве. Меня очень интересует, чем кончилось твое дело в КК. Видел поганенькое «опровержение» Кольцова на 4-й странице2. Мерзкий человек. Не буду с ним даже здороваться. Журнал АРК, судя по новой редколлегии3, погиб окончательно. Ужасно жаль журнала. Писать в АРК, конечно, не буду. Что касается газеты «Кино», то там, возможно, кое-что буду печатать (до сего времени не писал, т[ак] к[ак] было противно). Бойкотировать всё и вся всё равно невозможно. Если быть вполне последоват[ельным], то и в «Пр[авду]» после статьи Кольц[ова] писать не могу. А изолироваться от кино (в то время, когда это стремятся сделать мои «приятели» из «Совкино») мне не хочется. Кроме того, жрать нужно. Что же касается «Жизни искусств», то он мне противен не менее «Кино» и совершеннейшая случайность, что и в нем не оказалось какого-либо прохвоста, который тиснул бы статью вроде кольцовской. Итак скоро увидимся. Жму руку. Привет Полине Львовне. В.Е.

Приписка на первой странице письма: «Сейчас здесь Эйзенштейн и Тиссе4. Много раз виделся с ними и говорил. Эйзеншт[ейн] — умнейшая и талантливейшая голова. Они уже за 3 недели вполне „насладились“ Германией».

1. Речь идет о Константине Матвеевиче Шведчикове (1884—?) — с 1924 по 1930 гг. председателе Совкино. 2. О чем в данном случае идет речь, не удалось установить. 3. После фельетона Михаила Кольцова в «Правде» Н. Лебедев вынужден был покаяться. В № 2 киножурнала «АРК» за 1926 год (с. 40) было опубликовано его «Письмо в редакционную коллегию журнала»: «Уважаемые товарищи! Тотчас же по выходе предыдущего номера „Киножурнала АРК“ рядом товарищей было указано мне на нетактичность опубликования частной беседы с А.М.Горьким о кинематографе. Считая, что этой статьей я сделал ошибку как журналист и редактор, я настоящим письмом приношу Алексею Максимовичу свои искренние извинения и делаю соответствующие организационные выводы. С коммунистическим приветом. Николай Лебедев. 4 февраля 1926 г.». Покаяние, как видно из даты, предшествует публикации «Правды», но не спасает. Редакционная коллегия в составе: Н. Лебедев — ответственный редактор, В. Ерофеев, Х. Херсонский, К. Шутко, С. Эйзенштейн — последний раз появляется в выходных данных этого (№ 2) номера журнала. Третий номер за 1926 год открывается передовицей «Под знаком оживления и самопроверки», и его делает новая бригада: К. Юков — ответственный редактор, Ст. Асилов, С. Баршак, М. Капчинский, Д. Бассалыго. Самопроверка — оказалась действенным средством омертвления, и журнал из профессионального быстро превратился в публицистический (или вульгарно-идеологический, если угодно). 4. О встрече с С. Эйзенштейном и Э. Тиссэ в Германии В. Ерофеев писал в корреспонденции «Один день в „Метрополисе“. Из берлинских впечатлений» (Кино. — 1926. — 18 мая). См. републикацию в издании: Владимир Ерофеев (1889–1940) : Материалы к 100-летию со дня рождения. — М. : Музей кино, 1998. — С. 35–37.

Публикация и вступление В.В. Забродина Подготовка текста М.Ю. Гришиной Комментарии М.М. Карасевой и В.В. Забродина

Кинограф. — 2000. — № 9. — С. 130–160.