Кажется, никогда еще ни одна война не выявляла с такою поразительной яркостью духовной розни народов.
Произошло вновь разрушение Вавилонской башни, и люди заговорили вдруг на разных языках, перестали понимать друг друга. И в самом деле, чудовищный ход европейской промышленности и связанная с нею конкуренция народов стали, по истине, тем венцом энергии человечества, который смело можно уподобить древнему дерзновению упереться башенной постройкой в голубое небо и потревожить его высоких обитателей.
Вся эта бешеная погоня за господством, основанным
на силе золотых слитков, дающих невероятно тяжкий вес бронированным кулакам, совершенно чужда духу человеческому и не ведет его по пути красоты и познания, а наоборот принижает и направляет умы и сердца к одичанию и огрубению.
Людьми забыты и осмеяны все, кто, начиная с недосягаемаго идеала Христа, звал их с собою в светлое царство любви... Грохочут пушки, рвутся снаряды, ярким пламенем разгорается ненависть. Ужасом сжимается сердце при мысли, что мы привыкли к крови, что вся
эта игра смерти стала обыденным, почти незамечаемым явлением...
Но — пройдут дни — и правда жизни где нибудь, незаметно, пробьется наружу. Люди поймут друг друга и протянут окровавленные руки для пожатия. А еще далее, рабочие мозоли сотрут с этих рук следы братской крови.
Тогда выдвинутся вопросы сближения народов и общности их духовной жизни.
Нас, русских, наш народ, совершенно не знают, и потому мы, en masse, пользуемся в центрах Европы дурной, а в захолустьях фантастически нелепой славою. Нас считают породой людей, стоящей на крайне низком уровне. Грязными, дикими... Просто неловко приводить эпитеты, созданные нашими друзьями о нас — и больно было бы повторять брань враждебных народов.
Там на западе большинство изучало нас по всевозможного вида прожигателям жизни, якобы цвету русской нации — ее «верхов». Очень немногие знают Россию по корифеям ее литературы, еще меньше по трудам наших ученых.
Те, кто волей, судеб представляли веками наш народ перед лицом иноземцев — не сделали ничего, что бы хотя чуточку приоткрыть духовный облик русского — его великие национальные черты. И это тягчайшее из сотен преступлений правителей. Его результат на лицо. В семье мещански расчетливых западных народов мы занимаем среднее место между пугалом и месивом для удовлетворения их прожорливости. Для них мы вечные обвиняемые — в некультурности, во множестве странных пороков — и в глубоком невежестве массы...
Попытки частных лиц познакомить мир с таким могучим показателем культуры страны, как национальный театр, свелись к роскошным спектаклям балета и оперы, оцененным там в виде забавы нашей богатой страны, причем многие были уверены, что им показывают гарем бывшего царя. Театр же духа народного —
его драму — показать было нельзя... ибо кто-же в цивилизованных странах знает русский язык.
Теперь, как никогда, встала во весь рост необходимость
крикнуть на весь мир — каким-то новым, международным
языком: — «Послушайте, вы!.. Русское сердце прекрасно! И его величие, его сила переживут всю кичливую технику
народов, с помощью которой можно будто бы завоевать весь мир! Творцы новой вавилонской башни падут под ее обломками. Мир принадлежит любви и любовь даст народам миръ»...
И этот клич должен принадлежать русским творцам воистину интернационального, воистину демократического театра — кинематографа... Там нас услышат — и потянутся к нам быть может вначале только такие же, как мы. Ведь люди искусства совершенно
не носят в душе человеконенавистничества. Ни артист, ни писатель, ни художник, ни музыкант, не смогут ненавидеть собрата иной нации так сильно, как это присуще купцу, технику, промышленнику или собственнику в данной стране. Мы невольно объединены общностью книг, нот, картин, театров, тогда как те только соперники и всегда враги.
И тогда благо народов не будет спаяно торгашами. Это благо, заветы которого созданы Евангелием, Кораном и мечтателями всех времен и народов, должно вылиться в гигантский Храм всечеловечества. А в храме торгашам не место. Грядущий расцвет должен ознаменоваться мирными походами искусств. Народы должны наконец познать друг друга, поверить друг другу и, поверив, полюбить.
И вот в этом то походе впереди всех должно колыхаться одинаково всем понятное знамя кинематографа. Не купецко-промышленного — а русского — в глубоком значении этого слова.
Для того, чтобы «те» — наконец узнали нас, как нацию, стоящую у самого подножия искупительного Креста, как единственный в свете народ, могущий предложить миру чистую любовь, для которой его сердце уцелело в его одиночестве. Вот путь экрано-театра, если он действительно искусство, если мы не даром отдали ему свои силы и свою любовь.
Перестиани И. Теперь, как никогда // Кино-газета. 1918. № 18. С. 6-7.