Великого ученого я никогда воочию не видел. Единственная встреча с ним была у меня, если можно так выразиться, «письменная».
До этого — в годы войны, — будучи в Куоккале у И.Е. Репина, я остановился перед незнакомым не превосходным портретом и наивно спросил художника:
— Кто это?
На вопрос отозвался присутствовавший тут же профессор В.М. Бехтерев.
— Видите, Илья Ефимович, не все знают Ивана Петровича, — сказал он. И повторил, как мне показалось, несколько смакуя: не все его знают!

Репин стоял перед своим произведением с каким-то особым, удовлетворенным блеском в глазах. Потом пояснил:
— Павлов Иван Петрович. — И со свойственным ему умением видеть не то, что привлекает общее внимание, а что-то видное ему одному, заключил: — Рязанский человек. Рязанский!

Случилось так, что я до этого, много наслышавшись и начитавшись о знаменитом физиологе, портретов его, действительно, никогда не
видел. Учение же И.П. Павлова вплотную заинтересовало меня только лет десять спустя — уже после революции — и вот по какому конкретному поводу.

Когда в 1924 году вышла моя книга «Искусство экрана», у нее нашлось немало противников. На основании долгого кино-опыта я технику актерского исполнения строил на специальном педагогическом приеме, названном мною «методом мысле-чувства». Тогдашние же «киноки», (как они сами себя называли), и представители других формалистических кино-группировок основой актерского исполнения считали физкультуру, био-механику, а то и просто акробатику. Наиболее серьезничающее из них подводили под свои теории, в качестве научной базы, учение об условных рефлексах проф. Павлова.

Мне такое толкование казалось упрощенным, вульгаризирующим взыскательную сущность экранного искусства. И на самом деле, впоследствии большинство подобных теорий были признаны «механистическими» и отброшены навсегда.

Но тогда, еще одиноко борясь с псевдо-новаторами, я хотел все же проверить правильность их утверждений у истоков павловского учения. И решил обратиться с вопросом по этому поводу к самому И.П. Павлову.

Я написал письмо из Днепропетровска, где тогда (в 1927 г.) проживал, и обратной же почтой получил от Ивана Петровича ответ. Чтобы невольно не повлиять тоном своего письма на характер этого ответа, я составил вопрос вполне объективно: как любознательный ученик, я спрашивал мнения авторитетнейшего из учителей о возможности применения его теории в педагогической области кино-искусства.
Вот что ответил мне ученый:

«Многоуважаемый Александр Сергеевич! Мне не думается, чтобы учение об условных рефлексах при теперешнем его состоянии было очень полезно для решения Вашей задачи. Но если Вы желаете все же попробовать, то я рекомендую Вам обратиться на месте, у Вас же, к профессору университета или медицинского института Василию Михайловсичу Архангельскому, занимавшемуся у меня условными рефлексами и теперь продолжающему их разрабатывать. С уважением И. Павлов».

Беседа с В.М. Архангельским легко убедила меня в абсолютной правоте И.П. Павлова. Сложные творческие рефлексы никак не умещаются, конечно, в тех начальных схемах великого открытия, какие вполне освоены уже наукой. Возникали, разумеется, «побочные» интересные вопросы на эту тему, но основное сомнение было разрешено, и больше беспокоить по этому поводу И.П. Павлова я не считал, конечно, возможным.

РГАЛИ. Ф. 2247. Оп. 1. Ед. хр. 22. Лл. 184-186.