<...>

Ближе других советских режиссеров оказался Волконскому «кентавр» Пудовкин, умевший превратить в типаж профессионального актера. Выше мы уже цитировали статью Волконского о Вере Барановской, потрясшей его в фильме «Мать» <...>, то же восхищение чувствуется и в его отзыве об игре Валерия Инкижинова в «Потомке Чингис-хана»: «„Буря над Азией“? Нет, это было для меня совершенно новое прикосновение, в котором говорила как-то русская Азия, по-русски азиатская Европа, то есть Европа в преломлении этого русско-азиатского сочетания. Чего-чего не несли с собой эти маленькие монгольские глаза, столько полные давних наследий пустыни и столь жаждущие новых впечатлений художественно-технического Запада! И как таинственен этот европейский угол зрения, освещающий своим суждением загадку монгольских горизонтов. Как переселиться в понимание жизни, людей и государств такого человека, в котором сливаются два мира: один, который стал своим, другой, который остался свой». Приводя эту цитату в совместной работе с Ю. Цивьяном, мы делаем следующий вывод: «Так советский (можно даже сказать — образцово советский) фильм Пудовкина для русских зрителей в Париже оказался метафорой эмигрантского самоощущения».

Однако в статье Волконского есть и еще один фрагмент, не менее важный для понимания его концепции. Это касается использования типажей в фильме, стариков-монголов, которые, увидев Инкижинова на коне, сказали себе: «Это свой!». Далее следует похожая на легенду история привлечения массовки к съемкам: «<...> они съехались на своих конях, арбах, со своими юртами, из дальних песков, некоторые более чем за сто верст. Съехались по «приглашению», по оповещению «от начальства», что будет показан аэроплан и «живая фотография». Съехались и раскрыли — изумленные — свои маленькие, привыкшие от солнца щуриться глаза. Им показали «Потемкина». Они в первый раз в жизни увидали море, увидали корабли. От охотников «летать» не было отбою... Так состоялось техническое «крещение» сынов пустыни.

После этого уже можно было «пригласить» их и «покрутить». Но это оказалось менее легко. «Дело не почтенное, закон не велит». Однако нашелся и тут путь. У Инкижинова жив отец, почтенный старик, некогда народный учитель. Только подумайте, — эта разновидность: шестидесятник-монгол! Он объявил, что будет «крутить». И сам встал в ряды и «крутил» роль отца своего же собственного сына. Посмотрели старики и сказали: «Ну, если Иван Николаевич пошел, то можно и нам», и молодежи разрешили «крутить». Вот как составилась та удивительная картина, которая называется «Буря над Азией». Из текста видно, что эти монголы, «носители народной непосредственности», в воспоминаниях Волконского если не оттесняют на второй план образ Инкижинова, то во всяком случае встают вровень с ним. <...>

Нусинова Н.И. Когда мы в Россию вернемся… Русское кинематографическое зарубежье. 1918-1939. М., 2003. С. 368-369.