Слава Мозжухина была равна славе Веры Холодной. Но если вокруг имени Холодной беспрерывно шли споры, то большой артистический талант Мозжухина ни у кого не вызывал сомнений. Это был первый и самый одаренный профессиональный актер кино в России. И он первый получил мировое признание: в начале 1918 года американцы, увидевшие Мозжухина в нескольких фильмах, причислили его к сонму своих кинобожеств, к созвездию: Мери Пикфорд, Чарли Чаплин, Дуглас Фербенкс. Причислили и сразу же попытались купить для Голливуда.
Иван Ильич Мозжухин родился в 1890 году в Пензе в интеллигентной семье. Еще в гимназии он организует театральный кружок, в котором выступает и как режиссер и как исполнитель главных ролей. Поступив по настоянию родных на юридический факультет Московского университета, он, однако, вскоре оставляет учебу и становится бродячим провинциальным актером.
Налаживая производство отечественных картин А. Ханжонков и В. Гончаров обращаются к артистам Введенского народного дома с просьбой сниматься в фильмах. Предложение всколыхнуло труппу: одни отказались, считая кинематограф балаганным промыслом, другие, осознав возможности нового искусства, дали безоговорочное согласие. К Ханжонкову пошли П. Чардынин, А. Громов, А. Пожарская и другие. Среди них был и «подающий надежды актер труппы» И. Мозжухин.
Первая его роль в кино — скрипач Трухаческий в «Крейцеровой сонате» (1911). Правда, Лю Форестье пишет, что впервые Мозжухин снялся в роли «допившегося до чертиков» человека в научно-популярном фильме «Алкоголь и его последствия», но во времени здесь нет разницы — оба фильма сняты в один и тот же год. До конца года Мозжухин исполняет еще в фильме «Оборона Севастополя» роль генерала Корнилова, добиваясь большого внешнего сходства. В 1913 году Мозжухин уже профессиональный и известный актер кино, гордость коллектива фабрики Ханжонкова.
Были попытки объяснить успех Мозжухина его исключительной внешностью, якобы точно соответствовавшей внешнему облику декадентских героев. Но такое объяснение никакой критики не выдерживает.
Он был совсем не так красив, как признанные «душки» Рунич, Полонский, Стрижевский; не имел такой представительной фигуры, как Перестиани, Волков, Шатерников; не было в его облике и ничего «демонического» и экзотического, что находили, например, у Бек-Назарова и Шахатуни. Скорее он обладал внешностью весьма заурядной: среднего роста, сухощавый, нервный, подвижный, большеносый и без грима даже несколько бесцветный. Но на экране он всегда такой, каким должен быть герой, — красивый и статный («Пиковая дама»), или «загадочный» и страшный, как черт («Страшная месть»), или обаятельный и нежный («Женщина завтрашнего дня»). Это был просто талантливый актер. И успех его нужно объяснять именно талантом, любовью к делу и большим трудолюбием.
Он пришел в кино, имея достаточный опыт театрального актера, владея актерской техникой и сыграв уже немало ролей из классического репертуара. Еще важнее то обстоятельство, что Мозжухин был актером «мыслящим», стремившимся познать законы нового искусства и постичь специфику актерской игры перед съемочной камерой. Творческие искания Мозжухина оказались весьма результативны — он обогнал в своем творчестве большинство современных ему актеров России, Европы и Америки.
Учтя немоту кино, Мозжухин переносит центр тяжести актерской игры на жест, мимику, и выражение глаз. В 1918 году он так формулирует свои мысли в печати: «... уже определилось одно неоспоримое достоинство и сущность кинематографа — это его лицо, его глаза, говорящие не менее языка. Стало ясно, что достаточно актеру искренне вдохновенно подумать о том, что он мог бы сказать, только подумать, играя перед аппаратом, и публика на сеансе поймет его; стоит актеру загореться во время съемки, забыть все, творя так же, как и на сцене, и он каждым своим мускулом, вопросом или жалобой одних глаз, каждой морщинкой, заметной из самого далекого угла электротеатра, откроет с полотна публике всю свою душу, и она, повторяю, поймет его без единого слова, без единой надписи».
Игра Мозжухина действительно была понятна зрителям. Его жест всегда был точен и сдержан, мимика лица выразительна, глаза передавали любое чувство, какое требовалось по ходу действия. При этом жест и мимика Мозжухина были чисто кинематграфическими, то есть предельно жизненными, лишенными театрального преувеличения и условности. А игру глаз, почти не знакомую театру, он довел до степени виртуозности. «Мозжухинские глаза» — это было синонимом психологической игры.
Сейчас, спустя пятьдесят лет, зная достижения европейского и американского кино, можно беспристрастно сказать, что в то время подобным искусством передавать взглядом, еле уловимым движением век сложные чувства не обладал ни один актер в мире; лишь позже Чаплин своим путем придет к тому же и покорит весь мир. Но если чаплиновский взгляд станет предметом изучения и восхищения в тысяче книг, то мозжухинские глаза сейчас известны только по шуткам, анекдотам и плохо отретушированным кадрам.
Правда, современники очень верно оценили «мозжухинскую школу» игры, справедливо видя в ней будущность актера в немом кино. И до выступления Мозжухина в «Киногазете», и после в специальной прессе неоднократно указывалось, что кино обладает таким мощным средством передачи человеческих эмоций, как многократно увеличенное экраном лицо актера. Ссылки при этом делались прежде всего на Мозжухина. В одном из киножурналов однажды появились даже такие стихи:
Как драматический актер,
Сказал он, в суть вещей вникая:
«Язык, поверьте, это вздор.
Могу играть без языка я!»
И вот он публику дивит,
И принцип новый применяет:
Без языка он «говорит»
И без суфлера он играет!..
Из 70 ролей, сыгранных им до революциии, большую часть приходится списыват в брак. Это были неизбежные «издержки производства», обусловленные общим состоянием дел русской кинематографии, стремлением предпринимателей как можно больше и быстрее выжать прибыли из съемок знаменитого актера и отчасти «жадностью» самого Мозжухина. По свидетельству современников, он был необычайно увлечен кино и, обладая большой работоспособностью, стремился как можно чаще сниматься. Это была жадность творческая, созидательная, но она порой без нужды заставляла актера браться за роли друные и пустые в фильмах настолько низкого уровня, что они даже в то время вызывали протесты зрителей и критики.
Но целый ряд ролей Мозжухина представляют собой вершину актерского мастерства в дореволюционном кино и не могут быть забыты. Николай Ставрогин в одноименном фильме, Герман в «Пиковой даме», князь Касатский в «Отце Сергии» — все это не только этапы творческого пути актера, но и этапы развития кино как искусства. Эти роли имеют принципиальное значение не только для русской, но и для мировой истории кино.
Актерский диапазон Мозжухина был очень широк. Разумеется, ему как представителю русской реалистической и психологической школы актерской игры наиболее удавались образы людей интеллектуальных, душевно сложных, обладающих глубокими чувствами. Мозжухин был преимущественно драматическим актером, и ему необычайно повезло, так как его постоянным наставником стал Я. Протазанов. Но и в ролях трагических и даже комических Мозжухин был очень хорош.
В 1913 году Мозжухин впервые и очень удачно играет в кино комедийную роль Маврушки в экранизации «Домика в Коломне».
Очень интересный для знакомствас Мозжухиным — комическим актером является сохранившаяся трехчастная комедия «Дядюшкина квартира» (1913), поставленная, как и «Домик в Коломне», режиссером Чардыниным.
Мозжухин исполняет роль беспутного молодого человека, оставшегося охранять квартиру дяди, уехавшего ненадолго. Квартира обширна, удобна, хорошо обставлена. Племянник чувствует себя наверху блаженства, пока не осознает, что и в такой обстановке жить без денег нельзя. Что же, раз квартира обширна, — ее можно сдать временным жильцам. И вот в дядюшкиной патриархальной квартире поселяется богатый помещик с дочкой, поэт с декадентской внешностью и молодящаяся старая дева. Сам племянник приводит свою возлюбленную. Несложное действие держится на том, что племянник и поэт одновременно влюбляются в дочку помещика, помещик — в возлюбленную племянника, старая дева — в лохматого поэта, и, конечно же, происходит путаница, как положено в комедии. Дело кончается тем, что возвратившийся дядюшка разгоняет веселую компанию, но, поскольку племянник смог получить руку богатой помещичьей дочки и, значит, остепениться, он прощает его.
Интересен фильм, конечно, не сюжетом, а бесподобной, исключительно простой, легкой, искрящейся юмором игрой Мозжухина. Он естественно повторяет водевильные шутки «с бородой» и легко придумывает новые трюки. Так, например, выворачивает оба кармана брюк, чтобы показать слуге, просящему «на чай», что у него нет ни гроша. И смех тут вызывает не самый жест, а сопровождающая его лукавая и добродушная усмешка (которая недавно подкупила советских зрителей в «Господине 420» у Раджа Капура, делающего тоже самое). Интересно еще отметить, что в этой комедии Мозжухин обыгрывает тросточку, опережая американских комиков.
Карьера Мозжухина складывалась очень счастливо. Помимо славы и всеобщего уважения он всегда чувствовал внимание со стороны предпринимателей, был окружен интеллигентными людьми, имел партнерами деловитых и опытных аткеров. С 1915 года его творчество неразрывно связано с Я. Протазановым, единственным режиссером, который оценил и правильно направил его способности. И все это было Мозжухиным брошено после революции в 1918 году.
В эмиграции он очень кратковременно блеснул в Париже в нескольких фильмах столь модного тогда «русского стиля», а точнее сказать — антисоветского толка, и затем его звезда угасла. Говорят, Мозжухин не мог приспособиться к звуковому кино. Думается, что дело не в этом. Он был театральным актером, обладал красивым и тренированным голосом. Звук в кино не мог быть ему враждебен. Его талант был взращен на русской почве, и для него нужны были русские условия, русский воздух. Не случайно и в эмиграции он постоянно снимается в русской, по существу, фирме «Ермольев—Франция», не случайно все его попытки войти в репертуар французских и немецких студий терпят неудачу.
В 1939 году И. Мозжухин умер в одной из парижких богаделен, в бедности и безвестности.
Соболев Р. Иван Мозжухин // Соболев Р. Люди и фильмы русского дореволюционного кино. М.: Искусство, 1961. С. 143-148.