Игорь Владимирович, как произошло ваше первое соприкосновение с журналистикой?
Я с детства зачитывался «Сатириконом», «Будильником», «Галчонком», адресованным самым маленьким читателям. Потом в круг постоянного чтения вошли «Огонек», «Иллюстрированная копейка». В конце концов я стал «издавать» свой собственный журнал. Текст печатал игрушечным резиновым набором, который мне купила мама. Страсть к журнальной деятельности сохранилась у меня и в гимназии. Там до самого окончания учебы выпускал рукописный юмористический журнал-газету «Разный род». Взрослым мы ее не показывали... Впоследствии моя связь с журналистикой приняла несколько иную форму — сам сделался объектом пристального внимания журналистов. Началось это с тех пор, как я вышел на сцену театра.
Как вы восприняли первое упоминание в печати вашего имени?
<...> Упоминание на страницах газеты моего имени «свершилось» в 1918 году, когда я играл в спектакле «Виндзорские проказницы», поставленном «Оперой Советов Рабочих и Крестьянских Депутатов». Играл я одного из четырех шутов. Роль была мимическая. Мы танцевали, кувыркались, тащили корзину с бельем, в которой сидел Фальстаф. Наше шутовство вызывало смех публики, нравилось зрителям, и о нас упомянули в рецензии: «Хороши в ролях шутов ученики студии Ф.Ф. Комиссаржевского Ильинский, Тамиров, Кальянов и Кажанов». Отзыв был более чем скромный, но все же отзыв. Первый!
Долгая и плодотворная жизнь в искусстве дала вам, Игорь Владимирович, возможность близко познакомиться с людьми нашей профессии. Каковы впечатления ваши от столь продолжительного знакомства?
Прежде всего, разумеется, меня интересуют публикации о творчестве, рецензии на спектакли. <...>
Когда в руки попадает рецензия на спектакль, в которой видна предвзятость, испытываешь чувство неловкости за автора. От критики требуется предельная честность и умение подняться над личным, не поддаваться конъюнктуре. Раздражает и бездоказательнсть критики. Почему читатели должны верить на слово? Критика должна быть обоснованной! Это необходимо не только «широкому читателю», но и прежде всего тому, о ком идет речь. Ведь если недостатки настолько существены, что о них говорится в печати, то их следует устранить. А критик только говорит: плохо, а что именно — умалчивает. Артисту приходится теряться в догадках. Тем более что публика, как ему кажется, принимала его хорошо: «Аплодировала же!»
<...>
Какое воздействие — в идейном, нравственном и художественном отношении — со стороны журналистов испытывали вы на протяжении пятидесяти лет?
Большое — во всех аспектах. Огромное. Из гимназии я вышел по существу политически неграмотным, хотя именно в такой осведомленности была тогда огромная потребность. Комедийному, сатирически обостренному пониманию окружающего я учился у журналистов, которым было свойственно художническое отношение к миру, — у Катаева, Ильфа, Петрова. У Маяковского — его я считаю не только поэтом, но и журналистом. Они учили меня высокой принципиальности, учили видеть общее в частном, не скатываться до дешевого нигилизма и зубоскальства. У них отрицание всегда шло от положительного идеала, от традиций русской литературы.
<...>
Какое впечатление сохранилось у вас от газетной и журнальной театральной критики прежних лет? Есть ли, на ваш взгляд, разница между тогдашними и современными публикациями?
В довоенные годы театральная критика, мне кажется, отличалась большей активностью. Все жаждали открытия новых имен. В стремлении открывать их печать иногда даже перехлестывала. Возможно, это вызывалось обостренной борьбой нового со старым, а в ней порой пренебрегали традициями. Но время — самый верный судья — все поставило на свои места. Сейчас критика, судя по театральным журналам, стала более академичной. Не знаю, как другим, но мне милее слово, согретое жаром сердца и страстью убеждения.
<...> Что вы хотели бы пожелать журналистам?
Задачи театра и печати схожи: подхватывать и поддерживать все новое. Если спектакль срывает маски, то печать должна поддержать театр. К сожалению, многие театральные критики чуждаются публицистики и в своих рецензиях топчутся в кругу привычных, сугубо сценических вопросов, не соотнося события на сцене с действительной жизнью. А ведь задача художественной критики как раз в том, чтобы анализировать произведения искусства с позиций реальной жизни. Еще одно пожелание. Рецензии на произведения искусства должны быть впечталяющими по мысли и слову. Если же в спектакле «впечатлиться» не от чего, так об этом и надо сказать прямо, не боясь кого-то обидеть. Журналистам я бы пожелал вернуться к четкому выражению любви, восторга и негодования. Пусть всегда откровенно говорят, за что борются, чего не принимают. Без этого их материалы обречены на серость, им грозит стилевое однообразие. От нас, артистов, зритель требует горения, искренности в игре. Это же хотелось бы видеть и в работе журналистов.
Окунев И. Неконтролируемый подтекст (Публикация беседы с И. Ильинским, 1975 г.) // Журналист. 2001. № 12. С. 80-83.