<...>

Я помню первый в своей жизни кадр, который снял для фильма «Лосев». Это был восход солнца. В жизни человек не может по-настоящему увидеть, что это такое — восход солнца, как солнце всего за несколько минут вдруг появляется из ничего и настает новый день и для тебя. Потому что человек будет, скажем, смотреть на подружку, потом снова на солнце, потом отмахнет комара, а потом окажется, что солнце уже пришло. И только сидя в темном зале, не отвлекаясь от экрана, ты можешь увидеть, что такое восход. В кино можешь увидеть то, что незаметно в реальной жизни. Такое видит только камера. Вот появляется солнце, сначала как точка, как свеча. Потом ты думаешь: «Нет, в окне какой-то свет...» Потом: «Да ведь это солнце над огромным городом». А в последнюю секунду вдруг понимаешь, что это не городские небоскребы, а могильные плиты на кладбище. И в ту секунду, как только это становится понятно, я отрезаю кадр, и идет следующий... Теперь я думаю, конечно, что перемудрил и нужно было просто снимать восход солнца без всяких кладбищ.

Вообще мне просто повезло. Лосевы пустили меня к себе, хотя почти никого не пускали. Не хочу переоценивать этот факт, это просто судьба. Но Алексей Федорович категорически не хотел сниматься. Он сказал: «Ты можешь приходить, даже просто читать, вот книжки, можешь бывать здесь, но кино снимать не будешь». Потом, когда я уже год ходил, два ходил, мы с Азой Алибековной Тахо-Годи, женой Алексея Федоровича, упросили его, просто упросили, хотя бы десять минут поговорить перед камерой. Десять минут мы и сняли. Это такое чудо... Они летом уезжали на дачу и позволили мне у них ночами читать книжки. Замечательные книжки. С дарственными надписями авторов: «Алеша, дорогой мой Алеша...» Это были книги людей, для него близких, а во мне это все такой трепет вызывало... «Дорогому Алеше...»

Как мы познакомились? Режиссер Сережа Скворцов дал мне прочитать книгу «Диалектика мифа» (такой книжки тогда, можно сказать, в принципе не было: она существовала в каких-то перепечатках, в копиях). Я прочитал, мы поговорили, и возникла идея сфотографировать Лосева. Странно, но не было даже его фотографии. Я написал Лосеву письмо, объяснил, что я хочу, почему... Потом, когда я пришел к нему, Алексей Федорович — он ведь почти слепой — взял мою руку и просто долго держал ее, а затем сказал, что я могу посидеть с ним. Потом я, как подхалим, решил подлизаться. Добыл какие-то невероятные конфеты, из Боровичей, там халву в шоколаде делали, и привез Алексею Федоровичу, потому что знал, что он сластена. Аза Алибековна входит в его кабинет и говорит: «Виктор привез конфеты. Халва в шоколаде, очень много». А он отвечает: «Халвы много не бывает!» Он пел какие-то оперетки на немецком языке... Живой, по-настоящему живой человек.

Как-то нечаянно все получилось. Учился на Высших курсах, нужно было снять десятиминутный фильм. Но мне казалось, что пленка — это так серьезно, что если уж есть десять минут пленки, то нужно снять что-то такое...

Когда-то в молодости у меня была дурацкая мысль: найти самых умных, самых-самых мудрых на земле людей, скажем, человек десять, чтобы они сказали нам самое главное. Ведь мудрый человек и скажет самое главное? И тогда мы все поймем.

Но после «Лосева» я дал себе слово, что никогда человека такого крупного масштаба снимать не буду. Потому что невероятно трудно справиться с таким материалом, и нет никакой уверенности, что ты услышал, почувствовал и понял именно то, что говорил этот мудрый человек. Задача не навредить, не испортить, не упустить главное и не выбросить то, что, кажется, выбросить можно, и в конце концов оставить все, что снято, потому что это уже история, и еще создать иллюзию художественного произведения — задача эта оказалась настолько серьезной, что я по-настоящему испугался. Кого в таком случае снимать? Есть ли вообще люди, о которых я могу сказать, что действительно понимаю их? И тогда возникла мысль сделать трилогию о семье, о студии и о тех, кто родился со мной в один день. <...>

Виктор Косаковский: «...И чем случайней, тем вернее...» // Искусство кино. 1998. № 1.