Из интервью 2002 года
Наталья Баландина. <...> Стремление советского режима вычеркнуть ваше имя из памяти зрителей было связано не только с вашим отъездом, но с особенностями вашей биографии. Вы родились в Архангельске?
Михаил Калик. Да. Папу сослали в Архангельск. Брат папы был нэпман. Сначала все это поощряли, потом стали преследовать. И тогда бывало, что доносили друг на друга, брат на брата... И вот брат свалил свою вину на папу, который не стал отпираться. Но папе вскоре разрешили вернуться в Москву. Дело в том, что он был одним из организаторов ТРАМа, знаменитого Театра рабочей молодежи. Папа с друзьями решил создать такой театр и в Архангельске...
Н.Баландина. А в каком районе вы жили в Москве?
М.Калик. В центре — на улице Горького, 24, между Пушкинской площадью и площадью Маяковского. Наши окна были угловыми, и я видел все официальные события, встречи — проезд папанинцев, челюскинцев... А когда товарищ Сталин проходил пешком, окна должны были быть закрыты. Это есть в фильме «И возвращается ветер...». Потом, когда женился, мы переехали в Старопименовский переулок. А уже последние шесть лет жили в «киношном» доме около метро «Аэропорт».
Н.Баландина. Вам было десять лет в 1937 году. Вы помните Москву 30-х годов?
М.Калик. Очень хорошо. Тогда моя родная тетка покончила с собой. Помню, как я проснулся ночью от крика маминого. Да и вообще — помню эту атмосферу. Страх прямо в воздухе висел, все боялись, все! Началось это раньше, не в 37-м году, а после 34-го — с убийства Кирова. Конечно, ни в 36-м, ни в 37-м году я ничего не осмысливал, но помню, как папа с мамой между собой тихо говорили. И когда не хотели, чтобы я понимал, то переходили на идиш. Но я кое-что понимал. Потом ведь все это повторилось, не точно, но очень похоже, — после войны, начиная с 48-го года. Опять аресты на улицах начались, опять преследования, борьба с космополитизмом... Вот через это я прошел уже сам. Мне папа все время говорил: будь осторожнее. А я был внутренне свободным. Я это уже потом, здесь, в Израиле, понял — может быть, это громко звучит — я родился свободным человеком, не вырос, а именно родился. На рожон я, конечно, не лез, то есть с трибуны не выступал, но и не закрывал себе рот, говорил, как думал.
Н.Баландина. Во время войны вы были в эвакуации?
М.Калик. Да, мы уехали в сентябре. Папин приятель — директор МХАТа Игорь Нежный (они в молодости вместе «бродяжничали», выступали в передвижных труппах) — пригласил нас поехать с мхатовцами: «Поехали с нами, мы „золотой песок“ вывозим!» Целый состав дали, чтобы вывезти этот «золотой фонд», который сам прозвал себя «золотым песком». Но они были не такие уж старые; когда сам становишься старым, то понимаешь это. Хотя были старики настоящие: Немирович-Данченко, например. Мы приехали сначала в Нальчик, где нам дали номер в самой лучшей гостинице, и все вместе там жили. А когда немцы взяли Ростов, началась паника, и мы поехали в сторону Баку. Вот там начались трудности: остановили наши вагоны, нас всех высадили на станции Хачмаз, мы сидели там несколько дней под дождем.
Конечная остановка — Тбилиси. Я кончил седьмой класс в Тбилиси. В августе 1943 года мы вернулись в Москву, списались с моей тетей — сестрой мамы, которая жила с нами: она оставалась сторожить квартиру, иначе не было бы у нас дома. Она была такая добрая, прелестная — помню, как она за нами бегала с яичницей по двору, а я играл и не хотел идти обедать. Она потом мне рассказывала много интересного о тех днях: например, о том, как люди выбрасывали ленинские и сталинские книжки в окна, когда немцы были под Москвой.
Н.Баландина. Как вы восприняли конец войны? Вы помните свои ощущения?
М.Калик. Конечно, радостно, но знаете, я уже тогда многое понимал. Поэтому меня не очень трогали патриотические настроения, «сталинские» фильмы о войне. Папа мне говорил: «Миша, тебя арестуют». Папа умер за два года до моего ареста. Мама и ее родня понимали: большевики пришли к власти — хорошего не будет. А папа, как бедный еврей, поддерживал революцию, он все время хотел ее оправдать.
Михаил Калик. Другое ощущение жизни. Интервью Н. Баландиной. //Искусство кино. 2002. № 11.