Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Лет десять назад Дмитрий Урнов завел экстравагантную дискуссию — создала ли культура XX века героя, достойного памятника? По его мнению, насквозь разъеденный модернизмом Запад смог водрузить на пьедестал лишь одного путного персонажа — Шерлока Холмса.
Вспомни литератор о кино — вряд ли возник бы сам вопрос: здесь тьма нарицательных героев, давно «отслоившихся» от своих творцов. Наше кооперативное жулье вовсю тиражирует образ Микки Мауса, но куда оскорбительнее поза наследников Диснея, возмущенных покушением на их «интеллектуальную собственность». Микки — ваш?! Он — всех. Как добрый Чарли, как «лунный лик» Китона, как волнующая хрипотца Марлен Дитрих, как пленительная богиня Мэрилин Монро — заслужившая изваяние вроде явленного Кеном Расселом в фильме «Томми»: кокетливая ужимка над распустившимся цветком взвихренного подола. А госпожа Норма Джин Бейкер Мортенсон — как и господа Чарльз Спенсер Чаплин или Уолтер Элайас Дисней — частное и грешное лицо. Какой ей памятник?..
...На новейшем мозаичном панно Константина Звездочетова увековечены самые популярные комедийные киногерои советских шестидесятых — Трус, Бывалый и Балбес. Обожание было всеобщим — сталкиваясь с актером Юрием Никулиным, уличные алкаши жаждали непременно «тяпнуть» с дружком Балбесом. От своего отца Леонида Гайдая троица былинных богатырей покатила к другим режиссерам: Эльдару Рязанову, Ларисе Шепитько... Нерядовое для нашего кино странствие казалось естественным, в отличие, скажем, от анекдотичного выныривания известного Максима в фильме Фридриха Эрмлера «Великий гражданин». Вицин — Никулин — Моргунов в личинах своих персонажей позировали для журнальных фотокомиксов, но и в актерах уже не очень нуждались своевольные экранные отблески, отлившиеся в мультсериале про Бременских музыкантов, в карикатуре, анекдоте... Совсем в духе Диснейленда — штамповались даже игрушечные фигурки этих героев! О славе троицы косвенно говорит ее влияние на мир советской комедии: неразлучные разбойники из «Айболита-66», недотепистые «джентльмены удачи» явно облучены Гайдаем, да и играют их почти сплошь гайдаевские актеры.
Перл прессы шестидесятых — беседа с Вициным — Никулиным — Моргуновым в популярнейшей газете «Неделя». Ко всеобщему удивлению, из актеров не выжимали клятвы «воплотить образ нашего современника» — их просто спрашивали о любимом месяце, мотиве, зверьке... Ответы помнятся — в новинку было, что советские актеры явились не госсобственностью, а живыми людьми. «Столичная!» — уверенно бухнул Никулин в ответ на вопрос о напитке, а про цвет задумался: «Цвет? Гм... В клеточку.» Евгений Моргунов (мрачный дуболом Бывалый) оказался сентиментальным поклонником фильма «Большой вальс» и нежным сыном: вспомнил новогодний праздник, который в последний раз встретили с мамой. Любимый фильм Вицина «8 1/2», а Никулин трогательно предпочел «Звонят, откройте дверь!» Куда как изысканно для их героев, подзаборных пьянчужек! Не зазором меж собой и образом удивили актеры, а просто самим своим наличием: верный знак удачной и потому как бы сторонней творцу маски.
Катился «звездный» бум троицы — под обожание народа, восторги рекламы, прессы, телевидения...
И — как отрезало.
Сегодня не только западному зрителю впору растолковывать, кто изображен на панно Константина Звездочетова, но и нашему, особенно молодому. Почему? Иссяк талант Гайдая? Но герой неомифологии не нуждается в опеке родителя — после гибели Джеймса Дина или Мэрилин Монро слава их нарицательных созданий лишь нарастала. Верно, есть в самой троице — код, обеспечивший ей мгновенный взлет и скорое забвение.
Вглядимся — кого изображают Вицин — Никулин — Моргунов?
Евгений Моргунов — Бывалый. Дынноголовый, с усиками «тумбочкой», выпирающим брюхом, в добротной, шнурочком подпоясанной косоворотке полувоенного покроя, галифе, сапожках; зимой на нем шапка-пирожок, двубортная дубленка, белые бурочки. В осанистой представительности его — руководящее начало неистребимо советской выделки.
Своей телесностью Бывалый удивительно вторит статям начальства нашей классической «Великой эпохи», независимо от рангов и нравственных переливов — от ублюдка Ульриха до реформатора Хрущева, от обкомовского громовержца до ворюги-завмага, от управдома до пролетарского поэта Демьяна Бедного. Субтильных революционеров-романтиков стремительно вытеснили энергичные пузаны, под бряцание присвоенных лозунгов обделывающие свои темные делишки. Бывалый у Гайдая — мобилизующий и зовущий жулик. Само его место в фильмах как бы договаривает скрываемое подобными типами в жизни — личина государственного мужа маскирует вульгарное шкурничество.
Юрий Никулин — Балбес. Его суть так очевидна, что вместо подтекста здесь — сплошь открытый текст. Сутулые спины, шаркающие походки, обезьяньи лапищи-плети, мутные гляделки, кривые ухмылки, нечленораздельное мычание его бесчисленных двойников, трущихся по вокзалам, толкучкам, возле складских подсобок и винных точек — намозолили всем глаза. Это люмпен, воцарившаяся в стране полууголовная шушера — недаром Балбес с таким чувствительным надрывом исполняет под гитару блатную «классику». Он не умеет и не хочет работать, предпочитая разворовывать и пропивать государство, не отказывая себе ни в одной из убогих потребностей. Таким вот безмозглым, податливым, покорным кнуту «подручным материалом» проще всего манипулировать деятелям типа Бывалого.
Георгий Вицин — Трус. Маска, новизной и содержанием приближающаяся к откровению. Жеваная шляпчонка, заскорузлый жгут галстучка, портфелишко, плаксивый тенорок, женственная жеманность — вылитый интеллигентишка из жлобского анекдота. В эпопее Гайдая ему противостоит истинный интеллигент — шестидесятник Шурик, очкарик в ковбоечке. Он тоже из городского фольклора, но не из «трамвайного», а из студенческого. Отчего они с Трусом, схоже очерченные, столь полярны?
Маленький Чарли, хрупкий Китон — выстаивали против всех мыслимых бед, от природных стихий до машины государственного террора. И Шурик несет излюбленную высокой комедией тему обманчивой слабости: прет на рожон, безрассудно сражаясь с узаконенным всесилием дутых авторитетов — с хамоватым «гегемоном» Федей, с хозяином целого края, партийным вельможей Сааховым... Могучий противник обязателен для положительного героя комедии, но это требование жанра, кажется, и пресекло дальнейшие «приключения Шурика», явно обреченного схлестнуться с чем-то погрознее товарища Саахова. Зарницей этой несостоявшейся битвы забрезжила в «Кавказской пленнице» тема психушки...
Трус — «шестерка» на побегушках у «шестерки» же, ничтожного Балбеса. Большего унижения не вообразить, но он служит чуть не со сладостным повизгиванием, искупая первородную вину перед «меньшим братом». Трус вечно «под мухой» — но такое впечатление, что и пьет он из идейных соображений, явно «сливаясь с народом» через «опрощение».
Алексей Тарханов пишет, что троица символизирует «народ», но это не совсем так. Вот неразлучные герои фильма Сергея Овчарова «Небывальщина» действительно воплощают грани народного характера: истинно «бывалый» Солдат с его здравой сметкой, Незнам с его прелестным наивом чистосердечия, Бобыль, неуемный фантазер-изобретатель. Руки, Сердце и Разум трех персонажей как бы сливаются в здоровое народное «тело».
У Гайдая явлена уродливая трансформация этих начал: практичность вырождается в нахрап Бывалого, простодушие — в дурость Балбеса, биение мысли — в лакейство псевдоинтеллигента Труса. Идеальные свойства народного организма искажены социальной формацией и только ею, перед нами — «три источника, три составные части» советского строя, его неразъемный костяк: Вождь-шкурник с подручными — тупым Люмпеном и интеллигенствующим Лакеем.
Расклад движущих сил советской системы — общее место нынешней публицистики, но даже после XX съезда почти всеобщим было представление о правильном пути, омраченном лишь досадными и нетипичными зигзагами. Истинный же образ системы складывался подспудно, как естественное неостановимое продолжение послесъездовского раскрепощения — и спонтанно выразился на экране в виде шутовской троицы. Отчего же эти малопривлекательные личности стали всеобщими любимцами? Оттого, верно, что народ взглянул на себя как на переболевшего тяжкой хворью, уже осознанной и потому не опасной. Лишь изредка свинцовой неподвижностью пугал взгляд Бывалого, лишь на миг хищной казалась ухмылка Балбеса, лишь легкую гадливость вызывала порой суетливая ужимка Труса... В остальном они были обаяшки: зло мнилось обезвреженным и безопасным. Аферы троицы были заранее обречены на комическое поражение, их хитрости были внятны и младенцу, Шурик расправлялся с ними «одной левой».
...И только со временем внятно проступило для всех: герои Гайдая, бесславно пробавлявшиеся на экране мелким надувательством, ныне правят бал за стенами кинотеатров, становясь все более неодолимо-зловещими: все матерее — мертвая хватка Бывалого, все наглее — захребетничество бездельника Балбеса, все циничнее — холуйство Труса. Экранные тени, грозно сгустившиеся в реальные фигуры — ужаснули...
Завершив свой путь как герои комического сериала.
Ковалов О. Три источника и составные части // Сеанс. 1992. №7.