Мне придется начать издалека.

Двор наш около Рижского вокзала назывался извозчичьим: там раньше жили извозчики. В некоторых ранних песнях Владимира Высоцкого отражена атмосфера этих мест: он тоже вырос в нашем дворе, который не отличался благонравием. Но меня не трогали. С некоторых пор дружба со мной стала даже необходимостью для дворовых ребят, и отъявленные хулиганы боролись за звание моих телохранителей. Дело было в том, что всем хотелось посмотреть телевизор. Самодельный телеприемник моего отца был первым в округе. Народу набивалось до духоты. Гасили свет. Искрами вспыхивали огненные звезды радиоламп. С обнаженным непонятным для нас нутром, еще не запрятанным в корпус, телевизор, сперва как бы мурлыкая, издавал блинный пронзительный свист, и опережаемый на мгновение звуком, наконец загорался голубоватый экран. Размером с половину ученической тетради. Все вскакивали со своих мест. Мы видели живого Ленина. Усталый, изнуренный, только что оправившийся после ранения. Что-то говорил, улыбался и, отвернувшись, уходил по дорожке Кремля, и, хотелось окликнуть, вернуть его, остановить притягивающий немой выразительностью фрагмент революционной хроники... Прямо на нас стройными, вышколенными рядами черных мундиров шли в «психическую атаку» белогвардейцы. И мы «подпускали их поближе» и вместе с Анкой-пулеметчицсй косили смертельным огнем, а они все шли и шли под барабанный бой. И тогда врывался в кадр легендарный начдив — «впереди, на лихом коне». Взрывалось, гремело над полем боя победное чапаевское «ура!», а трагическая гибель его в бурливой Урал-реке была для нас личной утратой...

Нашей радостью, нашей песней, нашей сказкой, нашей мечтой, нашим женским идеалом была Любовь Орлова...

Суп остыл. Няня стояла с ремнем в руках, а я бил чечетку: «Диги-диги-ду, диги-диги-ду. Я из пушки в небо уйду...» Говорят, что в детстве у человека должно быть как можно больше праздников. Такими праздниками для нас, послевоенных мальчишек, были фильмы Григория Васильевича Александрова с участием Любови Петровны Орловой.

Иногда кто-нибудь из знакомых говорил: сегодня встретил Жарова на Пушкинской плошали. Или: видел живого Ильинского у Малого театра. Но почему-то никто из нас никогда не видел, да и не предполагал увидеть где-нибудь в двухэтажном троллейбусе или на улице Любовь Орлову. Это казалось странным. Невозможным казалось. Орлова была для нас не только мечтой, но и тайной...

И вот прошли годы, я стал артистом, играл в театре, снимался в кино. В 1969 году мне предложили перейти из Театра имени Ленинского комсомола в Театр имени Моссовета — в театр, где Любовь Петровна Орлова проработала около тридцати лет. Как известно, учитель не столько тот, кто учит, сколько тот, у которого учишься. Судьба подарила мне творческое общение с Цецилией Львовной Мансуровой, Юрием Александровичем Завадским, Верой Петровной Марецкой, Ростиславом Яновичем Пляттом, Серафимой Германовной Бирман, Софьей Владимировной Гиацинтовой,
Фаиной Георгиевной Раневской. Великое удивление, великое счастье, великая честь работать с такими мастерами, иметь право числить себя их коллегой. Но я никогда не мог привыкнуть к тому, что я — коллега Любови Петровны Орловой. Она работала здесь, с нами, в одном здании, на одной сцене, ходила по тем же коридорам, но она оставалась там — в моем детстве, в нашей молодости. Она оставалась мечтой. Ее отделяло от нас пространство. Нет, не стена, не барьер, а именно пространство. И это пространство создавали мы, а не она. Это нам было нужно почти религиозное отношение к ней. Это мы хотели перед ней преклоняться. Она этого не хотела. Однако эта великая женщина мудро осознавала свое положение первой «звезды» советского экрана и полно соответствовала своему предназначению. (Тут, возможно, еще не до конца изучена социальная роль киноактера в современном обществе, тут, возможно, еще есть над чем подумать.) А народную артистку СССР, лауреата Государственных премий Любовь Петровну Орлову в Московском академическом театре имени Моссовета все ласково за глаза называли Любочкой. Потому что скромнее и добрее человека в театре не было. Качества эти дефицитны вообще, а в театре в особенности, ибо актерское дело — жестокое и конкурентное. И не ко всем в театре относятся так сердечно, так нежно.

Если и пользовалась Любовь Петровна высоким своим положением, то только ради того, чтобы помочь другим. Помогала она всем, кто к ней обращался. Писала всевозможные ходатайства, доставала лекарства, поддерживала морально. Она первая поздравляла с успехом и как бы не замечала неудач.

Нам всегда интересны подробности из жизни людей значительных: какие-то частности, происшествия, несуразицы, казусы. Особенно казусы, происшествия, противоречия, которые отличают знаменитостей от простых смертных, а еще более те, что сближают... Предвидя подобный интерес, прежде чем писать эти строки, я обратился не только к своей памяти, но к памяти своих коллег. И вот ведь что интересно: о Любови Петровне почти никто никаких частностей — в указанном смысле — не припоминает. Неразделимое, целостное впечатление оставила она о себе. Любовь Орлова имела правило только светлой стороной обращаться к другим, а все теневое, мучительное оставляла при себе, в глубинах своей души.

Чтобы добиться этого, она не позволяла себе расслабиться. Ее требовательность, пожалуй походила на те жесткие этические установи, которые выдвигал перед собой Антон Павлович Чехов. Когда она шла по театру, все видели — идет Актриса!

Агния Ивановна Гусева, костюмер, много лет проработавшая с Любовью Петровной, как- то спросила ее: «Отчего вы никогда не раздражаетесь, не срываетесь, отчего добрая вы такая?». «Наверное, потому, что у меня все хорошо, я счастлива», — вздохнула Любовь Петровна. Это был разговор двух женщин, это был женский разговор.

«Знаешь, Женечка, — пояснила мне Агния Ивановна, — есть нечто большее, чем любовь, оно очень редко встречается: обожание!»

Да, действительно редкие, поразительно, завидно красивые отношения связывали Любовь Петровну и Григория Васильевича Александрова — ее мужа, друга и наставника. Всю жизнь после каждого спектакля Григорий Васильевич
встречал Любовь Петровну в театре с цветами. А если почему-либо не мог прийти, то присылал цветы. И среди пышных разноцветных охапок, которыми забрасывали зрители любимую актрису, Любовь Петровна всегда безошибочно угадывала эти «Гришенькины цветы». Они всегда обращались друг к другу «на вы». Может, кому-то это покажется странным, церемонным или искусственным. А зря. Ведь не во всяком языке существует такое различие — «ты» и «вы». Так отчего же не воспользоваться этой деликатной особенностью великого русского языка? Да, в этом была особенная деликатность.

Однажды один из рабочих сцены Театра имени Моссовета отмечал знаменательную для себя дату. Собрал сослуживцев, товарищей, выписал родственников из деревни, всех пригласил, весь театр. Пришли не все. Народная артистка СССР Любовь Петровна Орлова пришла и оставалась с гостями до конца торжества.

Вот пишу, а сам думаю: не создастся ли у читателя слишком уж благостное впечатление об Орловой? Не должно создаться. Потому что никакой благостности в Орловой не было. Была высокая культура, был профессиональный и душевный труд, была и творческая неудовлетворенность, присущая всем большим художникам. Вот роли, сыгранные Орловой в театре: Джесси («Русский вопрос» К. Симонова), Лидия («Сомов и другие» М. Горького), Лиззи («Лиззи Мак-Кэй» Ж.-П. Сартра), Нора («Нора» Г. Ибсена), Патрик Кемпбел («Милый лжец» Дж. Килти), миссис Сэвидж («Странная миссис Сэвидж» Дж. Патрика).

Шесть ролей более чем за четверть века. Согласитесь, это не так уж много. Мне кажется, возможности Орловой не были раскрыты в театре до конца. Подтверждение тому — ее последняя роль. Любовь Петровна вошла в спектакль после Фаины Георгиевны Раневской. Нет, «вошла в спектакль» — сказано неправильно. Она создала свой спектакль, создала образ трагически незащищенной женщины, хранившей свою тайну. Тайну актрисы Любови Петровны Орловой. Эта работа по своей стилистике блистательно соответствовала почерку драматурга и стала подлинной удачей, открытием. Думается, своим исполнительским стилем она в чем-то опередила свое время. Нас, молодых, она многому научила.

Уже в больнице, безнадежно больная, Любовь Петровна готовила новую роль...

Я помню тот печальный траурный зимний день, когда мы прощались с Любовью Петровной Орловой. Бесконечная людская вереница вытянулась от площади Восстания до театра на площади Маяковского. Люди шли и шли. Народ отдавал последнюю дань своему кумиру. И добрая половина скорбно склоненных голов принадлежала тому героическому поколению, которое вынесло на своих плечах все тяготы войны с фашизмом. Потому что само эмоциональное ощущение Родины было для советского человека неотделимо от всего, что связано с именем Орловой. Поколение прощалось с актрисой, воплотившей все то светлое дорогое для всего нашего народа, что он защищал от уничтожения.

...В 1976 году на съемках в Чехословакии я попал в автомобильную катастрофу. И вместо того, чтобы играть роль Трилецкого в картине Н. Михалкова «Неоконченная пьеса для механического пианино», очутился в пражском госпитале «Мотол», вдали от родных и друзей. Перенес тяжелые операции. Нелегко было мне, актеру, свыкаться с мыслью о потере профессии. И вот тогда от советского атташе, навешавшего меня, я узнал, что вскоре после войны на съемках кинофильма «Весна» здесь же, в Праге, попали в автомобильную катастрофу Любовь Орлова, Николай Черкасов и Григорий Алексадров. Я стал думать о том, каким странным образом переплелась моя судьба с судьбой любимой актрисы. Я вернулся к тому мироощущению, которое высветляло мое детство, юношеские мечты и надежды. И
эта память помогла мне справиться с собой, не упасть духом, выстоять.

Очень правильно и очень справедливо, что есть такой корабль «Любовь Орлова», что плавает он по морям и океанам, соединяет людей разных стран. Но, может быть, не менее важно другое.

Недавно мой восьмилетий сын спросил меня, куда я собрался. Я ответил: «Ухожу в Дом кино на вечер памяти Любови Петровны Орловой. Помнишь, по телевизору мы смотрели с тобой „Веселых ребят“, „Цирк“, „Волгу-Волгу“, „Весну“?»

— И она там будет? — обрадовался сын.

— Нет, не будет.

— Как жаль, а я так бы хотел ее увидеть!

Вот это важно: актриса живет и будет жить для новых поколений.

Стеблов Е. Я так бы хотел ее увидеть // Искусство кино. 1982. № 10.