Идеологи казарменного социализма превыше всего ценили в представительницах слабого пола их способность участвовать в общественном производстве. Трудовая армия страны была удвоена за счет женщин. Одновременно осуществлялась эмансипация: их охватили ликбезом, открыли им доступ к высшему образованию, предоставили право выбирать и быть избранными во впервые у нас созванный в 1936 году Верховный Совет.
Сбылась вековая мечта суфражисток, но самым непредвиденным образом. Женщина могла войти в высший орган государственной власти, но он носил сугубо декоративный характер — в стране, где правил диктатор. Женщина уравнялась в правах с мужчиной, то есть в обстановке бесправия ее могли пытать на допросах, расстрелять или сгноить без суда в лагере. Женщине открыли дорогу к общественно-полезному труду, но эта возможность быстро превратилась в жесткую необходимость: свобода выбора исчезла.
Тем временем именно миф о раскрепощении женщины охотнее всего эксплуатировался официальной пропагандой, поскольку он представлял собою эмоционально усиленный, духоподъемный вариант мифа о свободе советского человека вообще. Естественно, он многократно претворялся на экране. Не случайно, если попробовать представить себе обобщенный образ советского кино 30-х годов, он, скорее всего, персонифицируется в облике Любови Орловой.
Ее смеющаяся белокурая текстильщица, конечно, очаровательна. Но она заставляет все же вспомнить женщину-прол, описанную в романе Оруэлла «1984». Прачку, которая, выстирав огромную корзину белья, развешивает его на веревках и, едва рот освобождается от прищепок, затягивает мощным контральто одну из песен, специально создаваемых для пролов музыкальным ведомством Старшего брата. Слова их сочинялись без участия человека — на аппарате под названием версификатор. Но прачка скрашивала их счастливым чувством. Наблюдая за ней, без устали расхаживающей между корзиной и веревками, герой романа — Уинстон испытывает сложное чувство тоскливого удивления и невольного восторга перед ее почти биологическим жизнелюбием.
Вот и обладательница сильного сопрано, без передышки расхаживая от станка к станку, радостно поет «Марш энтузиастов». Название фильма «Светлый путь» придумал Сталин, абсолютно точно определив светлую судьбу, уготованную миллионам женщин: беспрерывную интенсификацию труда на производстве.
Сталин, как известно, любил кино, некоторые фильмы смотрел десятки раз, помнил наизусть реплики и даже проборматывал их, сидя в зале. Однажды, наслаждаясь таким образом «Волгой-Волгой», вождь посадил рядом с собою Григория Александрова и в знак одобрения похлопал режиссера по колену. Обдумывая былое на склоне лет, художник приписал необычайный успех своих произведений их жанру. Он прибегнул к уникальному, надо полагать, сравнению: уподобил кинокомедию... бронебойному кумулятивному снаряду.
Вчитаемся: «Высокоскоростная струя жидкого металла, заключенная в похожем на початок кукурузы устройстве, пробивает стальную броню... Глубина проникновения при этом равна длине струи... Прочность мишени не играет существенной роли. Так вот и кинокомедия: если она выстроена по строгим законам этого жанра, прочность мишени не имеет значения». Стало быть, если кумулятивный снаряд прошибает броневую плиту, то «Волга-Волга» покорила Сталина.
Но дело было, думаю, не только в победительной силе жанра. «Государственный чиновник» Пырьева и «Счастье» Медведкина — великолепные комедии, но в них таилась критика режима, и они были затравлены. Наверное, «Волга-Волга» полюбилась вождю не только жанром, но и чем-то другим. Его, допустим, могла впечатлять красота недавно построенного зэками канала, по водной глади которого величественно скользит белоснежный теплоход «Иосиф Сталин», сопровождаемый песней о реке «как Родина свободной». Импонировала, надо думать, вождю и главная героиня картины. Актрисе удавалось сохранить неодолимую женственность, отчетливо воплощая при этом все признаки той маскулинизации, какую навязчиво внушала официальная пропаганда.
Идеал женщины в то время исключал ее традиционные качества: способность к глубокому сопереживанию, мягкость, деликатность, тонкость чувствований, облагораживающий все вокруг свет любви. Она должна была быть боевитой горлодеркой, какой и старается выглядеть громкоголосая, размашистая Стрелка, облаченная в куртку и сапоги, а потом и вовсе в костюм боцмана речного флота.
Любви же Любовь Орлова не играет, Стрелка и ее поклонник любят каждый свою идею больше, чем друг друга. Хотя любить идею больше жениха и значит быть духовной дочерью того самого Бывалова, с кем Стрелка вступает на экране в затяжной спор.
Маматова Л. Машенька и зомби. Мифология советской женщины. // Искусство кино. 1991. № 6.