Интеллигенция

Шукшин смотрит на интеллигента глазами деревенских жителей. Для них он — представитель образованного класса, то есть обладатель дефицитного на селе капитала — образования, носитель городских идей просвещения. В деревне интеллигент, как правило, — «человек „залетный“ — не свой»^[1], что подчеркнуто его манерой одеваться и вести себя (Шукшин не раз обыгрывает отличительную деталь интеллигентского гардероба — шляпу). Он — фигура авторитетная, как, например, Лев Казимирыч из фильма «Печки-лавочки» (1972), однако не всегда понятная в своих устремлениях. Таков учитель-пенсионер Вениамин Захарович, фигурирующий в рассказе «Стенька Разин» (1962) и фильме «Странные люди» (1968). Он вроде бы поддерживает желание героя творить, но при этом как-то нелеп в своей патетике.

Образ интеллигенции и интеллигента связан с комплексом тех проблем культурного самоопределения, которые вставали перед выходцами из деревни, переехавшими в город и осваивавшими новое социальное пространство. Емкий образ Шукшин этого межеумочного положения нашел в статье «Монолог на лестнице» (1968): «Так у меня вышло к сорока годам, что я — ни городской до конца, ни деревенский уже. Ужасно неудобное положение. Это даже — не между двух стульев, а скорее так: одна нога на берегу, другая в лодке. И не плыть нельзя, и плыть вроде как страшновато. Долго в таком состоянии пребывать нельзя, я знаю — упадешь»^[2].

Шукшин осознавал, что избранный им род занятий (писательство, режиссура, актерство) сам по себе отдаляет его от родной крестьянской среды, связь с которой была для него так важна.

И вместе с тем он прекрасно понимал необходимость глубокого вхождения в культуру, серьезной работы по самообразованию — «Мне бы хотелось когда-нибудь стать вполне интеллигентным человеком», — писал он, имея в виду, конечно, не столько новый социальный статус, сколько процесс внутреннего преобразования личности. Оперируя традиционными представлениями об интеллигентском этосе^[3], считал, что подлинный интеллигент — не просто глубоко образованный человек, но носитель определенных нравственных качеств: «Это — неспокойная совесть, ум, полное отсутствие голоса, когда требуется — для созвучия — „подпеть“ могучему басу сильного мира сего, горький разлад с самим собой из-за проклятого вопроса „что есть правда?“, гордость... И — сострадание судьбе народа. ‹…› Если все это в одном человеке — он интеллигент. ‹…› Интеллигент знает, что интеллигентность — не самоцель». Мещанин, благополучно ограничившийся освоением «внешних примет городской обывательской „культурности“»^[4], и интеллектуал, владеющий всеми «технологиями» умственного труда, бравирующий знаниями, но игнорирующий моральные обязательства перед «народом», являются, по Шукшину, антагонистами настоящего интеллигента, а вот «люди настоящие — самые простые ‹…› и высококультурные — во многом схожи»^[5], — утверждал писатель в статье «Послесловие к фильму „Живет такой парень“» (1964). В интеллектуальном плане «высококультурных» людей, «одолевш[их] Гегеля, Маркса», и «„простых“, возможно, не прочитавших ни одной книжки», разделяет «пропасть»^[6], но Шукшин сближает их на основании «внутренней культуры» (то есть естественности, человечности, душевной деликатности) — основополагающей для самопонимания писателей-«неопочвенников» категории.

Вопреки декларируемой Шукшиным в публицистических статьях близости «простого» человека, крестьянина, и настоящего интеллигента, его кинематограф и рассказы описывают картину взаимоотношений между двумя этими социальными типами гораздо сложнее.

В фильме «Живет такой парень» (1964) начинающий режиссер изображает близкую к идеалу модель взаимодействия «человека из народа», Пашки Колокольникова, и интеллигента — пожилого сельского учителя. Последний подсказывает Пашке наиболее продуктивное направление движения — «учиться тебе надо»^[7], а тот прислушивается к этому совету, не отказываясь при этом от своей самостоятельности. В более поздних «Печках-лавочках» связь интеллигента с народом не так гармонична: Сергей Федорович, благожелательный московский профессор-фольклорист, все же воспринимает современного крестьянина Ивана Расторгуева через призму книжных представлений о «народе» и его «первозданных добродетелях». И потому главному герою приходится прибегнуть к шутовству, нарушая предполагаемый сценарий коммуникации, в котором Иван должен представительствовать за «почву» и иллюстрировать «языкотворческую» мощь народа.