О зрительском успехе картины можно не рассказывать: в сущности, она более шестидесяти лет не сходит с экрана (просто в определённый момент на смену киноэкрану пришёл телевизионный).
Главное, что наконец-то «вышел пасьянс» у Янины Жеймо — впервые за двадцать лет. Шварц вспоминал, как случайно встретился с ней и её мужем на Невском проспекте вскоре после премьеры «Золушки». Стоял июнь, было жарко, пыльно, людно. «Янечка, маленькая в большой соломенной шляпе, просвечивающей на солнце, в белом платье с кружевцами. Посреди разговора начинает она оглядываться рассеянно. И я замечаю, в священном ужасе, что окружила нас толпа. И какая — тихая, добрая. Даже благоговейная. Существо из иного, праздничного мира вдруг оказалось тут, на улице. „Ножки, ножки какие!“ — простонала десятиклассница с учебниками, а подруга её кивнула головой, как зачарованная. Мы поспешили на стоянку такси. И толпа, улыбающаяся и добрая, следом. И на Янечкином лице я обнаружил вдруг скорее смущение и страх, чем радость. <...> Она уселась с мужем в такси тех лет, в ДКВ. Низенькое. Казалось, что человек сидит не в машине, а в ванне. И такси загудело строго, выбираясь из толпы, провожающей Яню Жеймо, словно принцессу».
Жеймо было тридцать восемь, но впервые ей восхищались не просто как актрисой, но — как женщиной. А ведь она всегда была женственна — только не по моде и не ко времени: что в 1920-е, что в 1930-е. Но это время наступило — совсем ненадолго — в пережившей войну стране. Уже много лет спустя искусствовед Нея Зоркая напишет об «эротичном, сексуально-пленительном», «чарующем и редком образе женщины-ребёнка», который воплощала на экране Янина Жеймо. Совсем непривычно читать подобное о «вечной травести», «светящейся Золушке» и т. д. (как только не называли её критики и
киноведы), но, непривычно, не значит — неверно.. Только ведь и сама она не привыкла к такому отношению — потому так испугалась встретившись с влюблённой толпой.
Жеймо получила сотни писем от зрителей — около пятидесяти сохранилось в её архиве. Писали влюблённые юноши, которые предлагали руку и сердце, девочки, мечтавшие об актёрской карьере, присылали стихи и рисунки, задавали массу вопросов. Вот. например, отрывок из письма семерых девушек — работниц ленинградского комбината им. Кирова (орфография и пунктуация сохранены): «Скажите на самом деле артисты умеют: летать на самолётах, водить поезда, автомобили, ездить на мотоцикле. И как заснимают самолёты когда они летят, ведь они высоко. Или вот например какое нибудь кино про войну. Например стреляют разрушивают дома, взрываются снаряды, это снимают в настоящих боях или нет? Мы слышали что погиб Б. Блинов, скажите а где он погиб? Почему Б. Бабочкин сейчас не играет не в каких кино фильмах. И все ли артисты которые играют в кино, играют в театре. И какая разница между артистами и актёрами».
Среди писем попадаются очень трогательные и серьёзные, но кое-что Янина Болеславовна хранила как курьёз. Действительно, отдельные письма по безграмотности и наивности кажутся блестящей мистификацией (вроде шварцевских посланий от братьев Эсякиных) — настолько колоритно они написаны. Не могу не процитировать одно из этих писем полностью — опять же, сохраняя, авторские орфографию и пунктуацию:
«Здравствуйте артистка Янина Жеймо!!!
Мы девочки ученицы Ф.З.У. смотрели кино-фильм Золушка . Я тоясь Авласенок Валя и Кузнецова Валя смотрели кино фильм «Золушка» 23 раза и даже хотим ещё посмотреть. Вы там очень хорошо выступаете теперь я с Валей хожу смотреть разные фильмы где вы выступаете например: кино фильм «Два бойца вы играете в роли медсестры. Или кино „Враги“ в роли Нади. „Приключение Корзинкиной“. Но кино Золушка нам очень понравился и мы его выучили наизусть Все ваши песни и песню прынца.
Вот один куплет когда вам говорит мальчик паж.
„Дорогая золушка я целыми днями смотрю как вы работаете у вас золотые руки, и удивительное терпенье и вы очень добрая вы не знаете об этом, но я ужасно ужасно с вами подружился и хоть я и не волшебник, а толко еще учусь, но позвольте мне сказать, что дружба помогает нам делать настоящие чудеса“.
А еще я тоже все время репетирую ваши роли но одно забыла как вы танцуете дома.
Дорогая Янина я тоже хочу стать какой нибудь артисткой. Я собираю все ваши открытки если бы мне увидеть вас я бы осталась спокойна. Вы не понимаете меня как я хочу вас видеть. Я знаю вы работаете в Ленфильме но как мне вас видеть я не знаю.
Пока досвидание прошу вас напишите мне ответ.
Мой адрес: г. Ленинград <...>
целую вас крепко крепко крепко 100 раз».
Эти смешные, а порой и глуповатые письма многое говорят о людях и о времени. Прежде всего это относится к письмам из глухой провинции, где других развлечений, кроме походов в кино, практически не было. Как не было и возможности вырваться в Москву. Ленинград или хотя бы областной центр. И в киноартисток зачастую влюблялись всерьёз. Среди восторженных юношеских писем есть в архиве Жеймо и такое:
«Сейчас отправила на Ваш адрес любовное (!!!) письмо от дочери. Милая женщина, да ответьте уже ей, пожалуйста. Если бы Вы видели, что это за бесконечные трепетные ожидания. Прямо таки настоящие любовные муки. Писем посылалось к вам уже великое множество и на деревню дедушке» и по точному адресу (Ваш адрес выдало ВТО).
Золушка окончательно свела с ума моих девчат, т. е. мою дочку
Людмилу и её подружку. Вы меня извините, пожалуйста, но прямо
жалко на них смотреть».
И она отвечала многим, отправляла фотографии. Рвущимся на экран объясняла, что необходимо учиться, «женихам» мягко отказывала, сетуя, что уже замужем. <...>
Одним словом — триумф. Секретарши в Министерстве по секрету сообщили Раневской, что «Золушка», имеющая огромный успех, чуть было не вылезла на премию«, но кто-то «её угробил там же в недрах»: всё-таки Сталинская премия картине с космополитическими идеями — это слишком. А что же было дальше? Дальше — по Шекспиру — тишина.
В июле 1947 года газета «Кадр» сообщила, что «Е. Шварц пишет сценарий о студентах Ленинградского университета — „Первый год“ с ориентацией на главную роль актрисы Я. Жеймо». Ставить картину должны были Кошеверова и Шапиро. Но фильм даже не был запущен в производство. Позже Шварц переделал его в пьесу «Повесть о молодых супругах», премьера которой состоялась только десять лет спустя, и смертельно больной автор уже не смог на ней присутствовать. <...>
У Жеймо «Золушка» и вовсе стала последней значительной работой в кино. Семь лет спустя она сыграла ещё один небольшой эпизод в детской картине Виктора Эйсымонта «Два друга» (1954) и осталась крайне недовольна собой — а ведь это первая её возрастная роль. К этому времени из Ленинграда ей пришлось переехать в Москву. Она была замужем за польским кинорежиссёром Леоном Жанно, который бежал в Советский Союз в начале Второй мировой войны, но получить самостоятельную постановку в разгар антикосмополитической кампании не с мог — как иностранец и еврей. В Москве Жанно устроился на дубляже. Жеймо поступила в Театр киноактёра, но не сыграла здесь ни одной роли. <...> Последние тридцать лет Янина Жеймо жила с мужем в Варшаве. Писала мемуары.
Алексей Консовский изредка снимался в кино почти до самой смерти, то есть до начала 1990-х годов, но значительных картин в его фильмографии больше не было. Зато — как и Жеймо — он успешно работал на дубляже, где считался едва ли не лучшим артистом. Тем более что стаж у него был фантастический: ещё в 1935 году он озвучил главную роль в первой картине, дублированной на русский язык —«Человек-невидимка».
В конце 1980-х годов они случайно встретились под Ленинградом, в Доме творчества кинематографистов: Принцу было семьдесят пять лет. Золушке — семьдесят семь. Дочь оператора Шапиро, Татьяна Евгеньевна, присутствовала при этом свидании. «Мы стояли с Янечкой на балконе. — вспоминает она. — И вдруг по дорожке идёт пожилой человек, который только что приехал в Дом творчества. Янечка его узнала, закричала: „Танечка! Принц приехал!“ и побежала его встречать. А Консовский страшно смутился: они не виделись много лет, он постарел. И они целовались, обнимались. Это было где-то за полгода до её смерти».
Багров П. «Золушка»: жители сказочного королевства. Москва: Киновидеообъединение «Крупный план». 2011.