В 1944 году Кошеверова прилетела из Алма-Аты в Москву
сдавать «Черевички». И в одном из коридоров Комитета по делам
кинематографии увидела актрису Янину Жеймо. «Она сидела в
уголке — такая маленькая, растерянная. — рассказывала Кошеверова театроведу Евгению Биневичу. — Я взглянула на неё и неожиданно предложила: «Янечка, вы должны сыграть Золушку»... Она немного повеселела, и мы тут же отправились к Помещикову, который заведовал тогда Сценарным отделом в Комитете. Возражений у него не было, он только спросил: «А кто напишет сценарий? И я, не задумываясь, выпалила: „Шварц“».
На самом деле, зная выдержку и трезвость ума Кошеверовой, её
отнюдь не ведущее положение в кинематографии, вряд ли можно
целиком поверить в мгновенность и случайность подобного решения. Да и Жеймо вспоминала, что в Комитет её вызвали именно по настоянию Надежды Николаевны, которая уже имела на руках сценарную заявку Шварца, а картина была практически запущена в производство.
Важно здесь одно: картина задумывалась и сценарий писался специально «под Жеймо». <...>
«Некоторое недоверие к возрасту» вызывал не один Консовский.
Если будущему Принцу в начале 1946 года было тридцать четыре,
то будущей Золушке недавно исполнилось тридцать шесть, а ей, как
известно должно быть «примерно шестнадцать». Поначалу никаких
вопросов не возникало: ведь сценарий писался непосредственно для
Жеймо. Начались пробы. В гардеробе «Ленфильма» подобрали платье для Золушки (эскизы Акимова ещё не были готовы) и сшили специальную шапочку. Жеймо всегда рассказывала, что шапочка была её изобретением, режиссёры протестовали (дескать, у Акимова на эскизе никакой шапочки нет — значит, и не нужно), и актриса тайно заказала её в пошивочной мастерской «Ленфильма». Кошеверова же утверждала, что шапочка была предусмотрена с самого начала, и спорила с Жеймо... По большому счёту, какая разница? Важно другое. Обратимся к неопубликованным мемуарам актрисы:
«Через несколько дней заметила, что мое платье почему-то стало длиннее, а шапочка — грязной. Что происходит? Тогда моя костюмерша открыла мне тайну.
— После каждой вашей пробы, когда вы уезжаете, приводят другую Золушку. Она балерина, очень молоденькая и гораздо выше вас. Так случилось, что я не успела подшить ваше платье и выстирать шапочку.
Как же так? За моей спиной снимают другую актрису, а я даже ничего не знаю. После пробы я пошла к Сергею Васильеву, который после войны был у нас худруком.
— Оказывается, на роль, которую написал для меня Шварц, пробуют другую актрису?
— Янина, был период, когда вы могли играть детей. Но сегодня... Золушке ведь 17 лет.
— Когда Шварц писал для меня эту роль, он знал, сколько мне лет.
— Очевидно, Шварц так к вам привык, что потерял объективность. Поймите, мы должны застраховаться.
Это можно было сделать гораздо тактичнее. Я не ребенок и, если бы после проб убедилась, что уже не могу сниматься в таких ролях, я бы сама отказалась. Зачем же мне выглядеть на экране Золушкиной бабушкой?
Однако после разговора с Васильевым я задумалась. А может быть, он прав? И все же сначала я сама должна была увидеть себя на экране».
Конечно, все это не могло не сказаться на атмосфере в группе. Студия буквально раскололась. Находились «доброжелатели», в лицо в лицо советовавшие Жеймо отказаться от роли.
Балерина, которую пробовали втайне — Мария Мазун, солистка Ленинградского Малого оперного театра. Она была моложе на пятнадцатьлет. — Кто-то говорил, что фамилия «некиношная» . — вспоминала Наталья Трауберг. А другие, наоборот, острили, что Мазун и Золушка — что-то похожее. Помню, я пришла на студию: она стояла — эта девочка — очень хорошенькая, конфетная такая. Но, Конечно, играть она ничего не могла«.
Дело даже не в том, что она «не могла играть». Мазун была хорошей балетной артисткой с широким диапазоном: танцевала как лирические партии, так и характерные. Но «конфетность» действительно присутствовала. Герасимов, как мы помним, боялся «засахаренности» Принца. «Конфетность» — из той же оперы.
Жеймо в отчаянии позвонила Шварцу. Тот рассмеялся: «А наша,
советская Золушка будет такая, как вы, непохожая ни на одну, и
это отлично!»
Внутренний, ленфильмовский худсовет прошёл успешно: против
кандидатуры Жеймо высказались Васильев и директор студии Глотов, режиссёры воздержались, остальные были «за». Затем последовал Большой Худсовет при Комитете по делам кинематографии. Здесь споров не было. За Жеймо вступались, можно сказать, агрессивно. «Втораяисполнительница хуже. — говорил Ромм. — Она вульгарна, она пухлая, она некрасивая, она неодухотворенная, прежде всего. Она хуже Жеймо». Герасимов выступил наиболее эффектно: «Если уж Жеймо не сыграть Золушку, то зачем ей оставаться в кинематографе? Надо ставить вопрос — жить ей или не жить, если мы считаем нелицемерно, что она должна еще вообще играть». В ответ на это раздался робкий голос председателя Комитета Большакова: «Старовата она». Ромм с места бросил: «Она моложе второй. Вторая выглядит старше». Тут уж за Жеймо вступился и Сергей Васильев. Кандидатуру утвердили безоговорочно.
«Когда режиссеры „Золушки“ вернулись в Ленинград, я по их лицам поняла, что они не очень-то счастливы. — вспоминала Жеймо. — Им всё же хотелось снимать молоденькую балерину. Их настроение передалось администратору и директору картины. Они делали всё, чтобы я, наконец, взбунтовалась и отказалась от картины. Но я работала и реагировала молча, без скандалов и претензий. Так началась моя работа над Золушкой. Только оператор Женя Шапиро и весь обслуживающий персонал относились ко мне идеально. Только они спасали меня от меланхолии и давали силы для работы. И лишь когда картина вышла на экран, мы все опять стали друзьями».
На полях этого текста сохранился комментарий Кошеверовой: «Вполне понятно, что Жеймо, которая, к глубокому сожалению, давно уже живёт в Польше, очевидно, не всё помнит точно. В Москву группа не ездила. Большаков приехал в Ленинград. И после долгих дебатов утвердил Жеймо на роль Золушки. Все предъявленные нами пробы в дальнейшем были утверждены худсоветом „Ленфильма“. У меня плохой характер. Я очень упрямо добивалась того, что мне казалось правильным. Кроме Жеймо, я никого не видела в роли Золушки».
С одной стороны, Кошеверова явно ошибается: картина обсуждалась в Москве, где на неё и нападал Большаков (я только что цитировал это обсуждение). С другой стороны, ошибается и Жеймо: сама Кошеверова настаивала на её кандидатуре, о чём говорилось на том же совещании. Правда, Мазун действительно пробовали за спиной Жеймо... Не будем разбираться, кто прав — кто виноват. Распределение ролей в картине — ситуация взрывоопасная, основания для сомнений у руководства «Ленфильма», конечно, были (Жеймо ещё в 1934 году боялась браться за детские роли, а история с «Золушкой» происходила в 1946-м!). Но они. правда, остались друзьями, и резкие комментарии Кошеверовой, как ни парадоксально, тому подтверждение: Жеймо ни за что не стала бы показывать свою рукопись человеку, который ей неприятен.
Марию Мазун всё-таки решили снять: она должна была изображать Красную Шапочку в эпизоде «Картинная галерея». Но эпизод. <...>
Однако возраст, действительно, нужно было скрывать. Виртуозную работу проделал гримёр Василий Ульянов — через несколько лет он прославится как непревзойдённый мастер портретного грима известных деятелей искусства, оформив биографические фильмы «Академик Иван Павлов» (1949), «Мусоргский» (1950), «Римский-Корсаков» (1952) и др. Ленфильмовскиские старожилы до сих пор вспоминают, как он буквально «лепил» лицо Золушки.
Непрофессионалу работа могла показаться грубой: под гримом миловидная Жеймо выглядела даже старше своих лет — но на экране происходило чудо.
Впрочем, не всегда... 15 апреля 1947 года, на последнем из ленфильмовских худсоветов по «Золушке» (студия наконец-то принимала готовую картину), Фридрих Эрмлер, отдав должное мастерству всего коллектива, заявил:
«Я считаю, что крупные планы Золушки <...> никуда не годятся. Мы этими планами берём и начисто убиваем Золушку. Если у Золушки иногда попадают неудачные планы, то эти планы оставить в картине нельзя. Или это нужно начисто удалить, чтоб просто не было ни одного крупного плана, или хочешь не хочешь, а переснять несколько крупных планов, потому что весь обман сейчас выпирает наружу. Мы все знаем, насколько очаровательна и талантлива Янина Жеймо, но мы знаем, что ей, к нашему великому прискорбию, не 16 лет. Здесь,в этих крупных планах, как будто нарочно сказано: дорогие граждане, мы вас все время обманывали, а теперь посмотрите. сколько ей на самом деле лет».
Стоило лишь поднять больной вопрос, как об этом заговорили все. Собрались было переснимать крупные планы, но члены съёмочной группы с сожалением констатировали, что переснимать бесполезно: такие попытки уже делались, но лучшего результата добиться не удалось. «Крупные планы с Жеймо сняты тогда, когда она просила её не снимать, — возразил Евгений Шапиро. — После того как она отдохнула, я снял её два крупных плана в карете, где она выглядит хорошо». — Хорошо тогда, когда она в профиль или с затылка! — безапелляционно заявил организатор производства Михаил Шостак (непосредственного отношения к «Золушке» он не имел, но был едва ли не лучшим директором картин на «Ленфильме» и пользовался огромным авторитетом). — Я убедился, что мы неправы, ругая оператора там, где речь идет о съемках Жеймо. Он сделал все, что мог. Но я считаю, что у вас достаточно монтажного мастерства, чтобы выйти из положения и переснимать не стоит.. Это мнение спою окончательно.
И правда, если вы внимательно пересмотрите картину, то убедитесь,
что крупных планов Жеймо в фильме совсем немного. Более того, все они удачны (на Большом Худсовете в Москве говорили и о «подглазицах» и о «жесткости».), но замечали это лишь профессионалы. Сохранилась масса зрительских отзывов, далеко не все из них доброжелательны, но ни в одном не говорится про возраст Жеймо.
Нужно сказать, что Жеймо ни в коей мере не принадлежала к той категории актрис, которые во что бы то ни стало стремятся до могильной плиты играть юные роли. Она не боялась показаться на экране нелепой, смешной. Боялась она обратного: излишней сентиментальности и слащавости. Когда снималась у Гарина и Локшиной в «Докторе Калюжном», протестовала: «Маленькая, блондинка и, в довершение всего. — слепая. По-моему, это масляное масло», — и старалась скомпенсировать это чрезмерной натуралистичностью в изображении слепоты. «Масляное масло», то есть перебор, отсутствие чувства меры — это был самый страшный приговор для Жеймо. Именно это раздражало её в сценарии «Подруг», и она переписала значительную часть своей роли. Свой, актёрский сценарий она составляла для каждого фильма: «Пишу со всеми психологическими подтекстами, пишу не только то, что я должна думать и чувствовать в данный момент сцены, но и как я должна пластически выразить своё состояние. Это мне всегда помогало на съёмке. Меня можно было разбудить ночью, сказать номер сцены, и я, взяв свою тетрадку, спокойно шла на съёмку».
Она была не просто талантливой актрисой — она была профессионалом высочайшего класса. Именно это и ценили в ней такие взыскательные художники, как Козинцев, который писал: «Жеймо может играть просто, потому что эта простота возникает от ясности замысла и от огромной сложности её замечательной техники. <...> Для многих актёров получаемый на экране результат является чистейшей неожиданностью. Расчётом кинематографической игры, позволяющим монтажно строить образ, видеть за снимаемым кадром прошлый и будущий, стоя перед аппаратом, понимать необходимость употребления выразительных средств, связанных с размерами кадра и, наконец, критерием оценки доходчивости для зрителя данного куска обладают только немногие. Одной из этих немногих безусловно является Жеймо».
Она прекрасно понимала, что не выглядит на шестнадцать, и приложила все усилия к тому, чтобы скрыть это на съемочной площадке. Ей не понравилась причёска Золушки на акимовском эскизе, потому что причёска была бы хороша для юной девушки, а у взрослой женщины лишь подчёркивала возраст. И она убедила Акимова: новая причёска молодила её — равно как и шапочка, о которой они и много лет спустя продолжали спорить с Кошеверовой. Знала Жеймо, конечно, и наиболее выгодные ракурсы собственного лица (впрочем, это известно почти каждой киноактрисе). Она вспоминала, как снилась сцена первой встречи Золушки с Королём на дворцовой лестнице:
«Когда установили кадр, режиссёры попросили Гарина подходить к Золушке с левой стороны. Он категорически отказался: „Только справа!“. Никто не мог понять упорства Гарина. Одна я всё поняла и в душе была ему безумно благодарна. Ещё в 1939 г. во время съёмок „Доктора Калюжного“ я всегда на крупных планах старалась оказаться левым профилем к аппарату. Гарин это заметил и хотя прошло 7 лет, не забыл. В этом поступке — весь Гарин».
Багров П. «Золушка»: жители сказочного королевства. Москва: Киновидеообъединение «Крупный план». 2011.