Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Заговор обреченных
О фильме «Слуга»

Помнится, один из героев Шукшина не на шутку задался вопросом: как же так, птица-тройка из «Мертвых душ» летит над миром, расступаются перед ней страны и народы, а в тройке-то едет Чичиков? Возможно ли это? И не скрыт ли (это уже мог рассуждать читатель вслед шукшинскому герою) за привычной благостностью наведенного на Гоголя хрестоматийного глянца потаенный авторский смысл, не укладывающийся ни в линейный пафос обличения, ни в линейный пафос лирического упоения?

Я далек от того, чтобы искать прямые параллели между гоголевским творением и новым фильмом Александра Миндадзе и Вадима Абдрашитова, хотя бы уже потому, что герой картины Гудионов (О. Борисов), по его же собственным словам, «тот русский, который не любит быстрой езды». Но вопрос, оставшийся у Шукшина без ответа, в эпоху нынешних переоценок и откровений в случае со «Слугой» кажется вполне законным. Ведь, как никакой другой современный фильм, фильм Миндадзе и Абдрашитова в разговоре о бедах нашего отечества не довольствуется расхожей газетной терминологией (застой, оттепель, сталинщина), а вырывается в бесконечную перспективу исторической судьбы, во многом определяющей смысл и атмосферу происходящих на экране событий.

Даль, путь, дорога и едущие по ней — нет, не в классической бричке, а в новенькой «Волге» (сначала образца 60-х годов, потом — 80-х)— «большой человек», «шеф», «хозяин» Андрей Андреевич Гудионов и его верный слуга (ему фильм и обязан своим названием), «шакал», «холуй», «раб» Павел Сергеевич Клюев (Ю. Беляев) — таков лейтмотив рассказанной в картине истории. Истории, конечно же, авантюрной, а что, как не авантюра, восхождение Клюева к вершинам общественного положения и даже творческого успеха (из шоферов— в дирижеры), затеянное по милости всемогущего и исправно платящего за «шакалью» преданность Гудионова? Но истории, в то же время лишенной столь естественных для «плутовского» сюжета логической жестокости и оценочной назидательности, а, напротив, словно бы растворенной в гулком течении времени и тревожной неохватности пространства.

Таково уже начало «Слуги». Перед тем как явится Андрей Андреевич из своего номенклатурно-столичного далека в город, так много определивший в его карьере; явится, с естественностью оборотня преобразившись в шамкающего ханурика, чуть ли не промышляющего пустыми бутылками; явится, чтобы — не говоря ни слова по существу— озадачить новым преступным приказом бывшего своего шофера, оператор фильма Денис Евстигнеев запечатлеет в серии статичных кадров пейзаж за пейзажем — картины родной природы. И столь странно заявленный фон повествования — как будто бы всерьез и как будто бы не к месту — найдет подтверждение в музыкальной теме Владимира Дашкевича, исполненной мрачной одухотворенности.

Или вот эпизод: прыжок с парашютом. Казалось бы, что здесь мудрить— прихоть гудионовская, не более. Игра с явным умыслом подкупить Павла Клюева, только что принятого на шоферскую службу, этакой простецкой доступностью. «Закрепить дружбу», как несколькими эпизодами раньше говорит сам Андрей Андреевич. Но вот загадка: неподделен восторг парящих в воздухе, как неподдельна и их слитность в этом восторге. И крик, вырывающийся из глубины души, провисающий над таинственной бездной: «Родина моя!» Кто кричит-то? Да Гудионов!

Белинский, определяя феномен «Мертвых душ», писал, что их «пафос состоит в противоречии общественных форм русской жизни с ее глубоким субстанциональным началом, доселе еще таинственным, доселе еще не открывшимся собственному созданию и неуловимым ни для какого определения». Не это ли «субстанциональное начало», если понимать под ним не столько романтически заявленное Белинским грядущее самоосознание, сколько его трагическую свершенность, все больше и больше занимает авторов «Парада планет», «Плюмбума», «Слуги»? <…>

Даже не пытается вчерашний гудионовский шофер, а ныне известный дирижер, не подчиниться воле своего благодетеля — уничтожить давнего его оппонента и соратника по номенклатуре Романа Романовича Брызгина (А. Петренко). Явно, что не страх перед «большим человеком», пусть даже вознесенным до проживания в том самом доме на Кутузовском проспекте, тому виной. Клюев — раб не по принуждению и даже не по вдохновению, а по внутренней потребности. <…>

Куда существеннее публицистических выпадов «звучит» в картине любовь Клюева к Марии. Да, любовь — и в том ее секрет, что соединил супругов все тот же Гудионов, некогда приглядевший Марию (И. Розанова) для себя, но оставивший ее из-за полученного в столицу назначения. Казалось бы, и здесь «плутовской» сюжет требовал от Миндадзе и Абдрашитова холодной расчетливости Павла в отношении к жене, полученной от шефа заодно с роскошным загородным домом. Но... как изгнать из сердца то волшебное волнение, которое передалось и нам, когда шли среди ночи по лунной дорожке помолвленные вассалы и юс многоликий хозяин, воплощающий для Клюева саму судьбу?.. Нет, нелегко отказаться в одночасье от прошлого, от своей веры и любви. И не над Марией надругался в конце концов Клюев когда понял, что вера его давно уже ничем не одухотворена, а удерживает раба своего одной только силой голого инстинкта. Над собою надругался, низведя любовь до скотства. Даже если Мария и впрямь оказалась недалекой мещанкой.

Конечно же, лунный свет, благословляющий соединенных Гудионовым Марию и Павла, в картине неспроста (на мой взгляд, это лучший эпизод фильма). Верховная власть под покровом тайны всегда отождествляла себя с властью божественной. И тем притягательнее для Клюева подаренная ему судьба, чем загадочнее образ того, кто этой судьбой, а заодно и своей близостью, его одарил. Только стала ли от этого «святая святых» гудионовского всесилия Павлу Клюеву понятнее и доступнее?

Демифологизация власти — один из существенных мотивов нынешнего общественного переустройства. Еще М. Бахтин связывал крупные революционные сдвиги в истории Европы с этим процессом, объясняя происхождение авантюрного романа с ключевой ролью в нем слуги, который выставляет на всеобщее обозрение пороки своих господ. Вот и прошедший первый Съезд народных депутатов, став поистине беспрецедентным телевизионным зрелищем, как будто бы вплотную приблизил нас к тайне власти, десятилетиями строго оберегаемой. Только много ли мы про нашу власть поняли, даже если вопреки сценарию, направленному на сглаживание по существу поставленных вопросов, на экран то и дело прорывались случайные отголоски закулисного действа?

Увы, история — лучший фантазер. Я думаю, Александру Миндадзе не пришлось долго напрягаться, вводя в обиход Гудионова эпизод с нерадивыми футболистами, переквалифицировавшимися по инициативе Андрея Андреевича в танцовщиков, или вполне вельможную шутку с золотым слитком, формованным в шоколаде («И в пайке не бывает!» — с тупым отчаянием кричит Клюев, держась за сломанный слитком зуб).

<…>

Тут пора вслед за Инной Соловьевой написать, что Олег Борисов играет Гудионова гениально. Ему равно удаются и слащаво-вымороченная, со множеством скрытых смыслов интонация приватного общения Гудионова с Клюевым, и резкий контраст «правоверных» личин, предназначенных для официальной жизни героя. Точность актерской работы важна еще и потому, что прежде всего благодаря ей картине удается удержать заданную темой судьбы меру условности, с которой сбиваются сами создатели фильма. <...>

Пишу и не могу разобраться, почему двойственное впечатление оставляет Павел Клюев, которого играет прекрасный актер Юрий Беляев? Задача его, пожалуй, не столь благодарна, как у Борисова: всем драматургическим ходом его роль обречена на контраст двух возрастных состояний, что поневоле оставляет ощущение монотонности. Но не только в этом дело. Клюев — невольник чести не очень вяжется с Клюевым — бандитом, некогда организовавшим, как мы узнаем, аварию Брызгину. Раскольников, как известно, тоже убил за идею. Но липкий запах преступления потом ни дня не оставлял его. А Клюев, не вернись к нему Гудионов с новым заданием, похоже, и дальше бы процветал, будучи, как заверяет нас фильм, настоящим художником. Возможно ли это? И объяснение клюевскому феномену слова Брызгина: талант с неба упал, а характер сам приобрел?

Не талант сам по себе здесь важен. Хор, которым руководит Павел Сергеевич, наиболее обобщенно и последовательно воплощает в «Слуге» образ трагического миропорядка. Того самого «субстанционального начала», о котором писал Белинский применительно к «Мертвым душам». И достаточно того, что к хору уже причастен один гений зла — всеобщий властитель и благодетель Гудионов. Но Павел Сергеевич— совсем другое дело. Он не наследник, а слуга. Он знает, на что идет, подчиняясь Андрею Андреевичу. Не знает только об изнанке гудионовского всевластия, о которой куда красноречивее криминальных подробностей говорит внезапная встреча в хозяйских апартаментах в том самом доме на Кутузовском с безобразной древней каргой.

И вот развязка: от судьбы не уйдешь. Как ни спешил Клюев свести один на один Гудионова и Брызгина, похищенного ради этого то ли из санатория для старых большевиков, то ли из мифологического чистилища, дескать, разбирайтесь в своих кознях сами, ничего не вышло. Не довез Павел Сергеевич Романа Романовича, перестарался. И Брызгин, видать, тоже не любил быстрой езды... Только для нас сценарист и режиссер припасли совсем другой финал и, значит, надежду: благодарные вассалы, осчастливленные Гудионовым, после концерта, на котором Клюев пережил свой первый успех, провожают хозяина на столичные хлеба. Поезд тронулся, Гудионов махнул рукой, а Павел Клюев с тоской сердечной засеменил за вагоном. Вот он бежит, бежит и никак не хочет расстаться с навязанной ему судьбой. Отстанет ли она от него? Отстанем ли мы от нее? Русь, дай ответ...

Шмыров В. Заговор обречённых // Советский экран. 1989, №15

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera