Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Светлана Дружинина о «Двух Федорах»
Новая эстетика

В «Двух Федорах», в кадрах пролога, где мы видели Федора одним из солдат, едущих в теплушке с фронта домой, герой Шукшина не произносил почти ни слова и как будто ничем не отличался от своих товарищей, только разве неулыбчивостью лица и некоторой замедленностью движений. Но мы уже остро ощущали его одиночество и неприютность, и по тому, как смотрел он на уплывающие вдаль поля, как курил, размеренно затягиваясь и думая о чем-то своем, как подсаживался, молчаливо и неловко, к подобранному в пути оборванному мальчику, мы знали, что он такой же сирота, как вот и этот мальчишка, что некуда и не к кому ему возвращаться — все родные у этого человека погибли, и даже дома, наверное, нет, только остов его стоит в каком-нибудь разрушенном городишке. Все читалось, все виделось в его лице, как будто непроницаемом и покойном, даже то, как узнал года три назад, на фронте, о гибели семьи — обязательно из письма соседки, которое он прочел молча, потом свернул аккуратно и, не сказав никому ни слова, лег, да так и пролежал всю ночь с открытыми глазами. И в этой судьбе Федора, которая вставала за скупыми кадрами пролога, открывалась общая драма тех, кто остался в живых, драма разорванных войной жизненных связей, порушенных естественных установлений человеческого бытия.

«Два Федора» определили сразу же и место Шукшина в жизни киноискусства. Место достаточно серьезное и важное при всей его внешней скромности. Чтобы это понять, стоит вспомнить, что представляла собой картина Хуциева. Сегодня она поблекла в нашей памяти: ведь и сам автор ее и весь кинематограф в целом шагнули уже далеко вперед. Но тогда, в 1959 году, она воспринималась как явление знаменательное. Удивившая точностью и безыскусностью в воспроизведении атмосферы и быта первых послевоенных лет, обостренным вниманием к каждодневности, к психологии самого обыкновенного человека, картина Хуциева была одним из свидетельств того обновления киноискусства, которое так явно обозначилось во второй половине 50-х годов.

Активным участником этого процесса и выступил Василий Шукшин. Вместе с режиссером и наравне с ним он утверждал новую эстетику. Герой Шукшина в своей поношенной гимнастерке, в тяжелых, видавших виды кирзовых сапогах, в которых он так неуклюже, но упорно топтался на танцплощадке в каком-то подобии вальса, удивительно точно вписывался в хуциевский фильм, лишенный всякой формы, в эти скромные картины послевоенного быта маленького российского городка с его пыльными пустырями, продовольственными карточками, привычными очередями, со всей его постепенно возрождающейся, налаживающейся жизнью. В неловком и простоватом Федоре Шукшина была та «натуральность», та почти документальная, шероховатая подлинность, которые рождали ощущение осязаемой жизненной правды.

Этой своей натуральностью Шукшин поражает всякий раз заново, хотя подобная манера игры уже давно утвердилась в кино и мы успели к ней привыкнуть. Он обладает особым даром: одно его присутствие на экране уже удостоверяет жизненную реальность происходящего, придает ему земную неопровержимость. Может быть, поэтому его и любят приглашать в фильмы несколько литературные, придуманные: для нейтрализации этой придуманности.

Предельно достоверен, документален уже сам его внешний облик, откровенно некинематографичный, способный едва ли не шокировать своей природной резкостью: литое грубоватое лицо с выпирающими скулами, сумрачность взгляда, крупная тяжеловатая фигура — облик, лишенный привычного экранного обаяния. И дело тут не только во внешних данных: в жизни Шукшин далеко не лишен обаяния, и вовсе нет в его лице той суровости и ожесточенности, которые проступают перед кинообъективом.

Яростный приверженец неприкрашенной правды в искусстве, на экране он необаятелен, неудобен намеренно, даже вызывающе. Тут отношение жесткое и к нам, зрителям, и к своим героям. Не будь такого отношения, не избежать бы «Двум Федорам» умильности, сентиментальности, явно сквозившей в сюжете фильма. А разлад во взаимоотношениях двух Федоров — большого и малого из-за появления в доме Наташи свелся бы к житейскому недоразумению: к естественному эгоизму влюбленного человека и естественной ревности мальчика. Шукшин предпочел иное объяснение. Он заставлял нас отметить душевную неразвитость, невоспитанность, внутреннюю грубоватость своего героя. Увлеченный Наташей и забывший на какое-то время о своем приемном сыне, Федор коробил отсутствием деликатности, чуткости, нежеланием понять то, что происходило в душе мальчика, вдруг почувствовавшего себя одиноким и лишним в доме.

И тем важнее и отраднее было и для артиста и для нас, зрителей, торжество доброты и человечности в финале фильма, где два Федора снова обретали друг друга. Сегодня этот финал может показаться излишне трогательным, а Шукшин с его просветленным лицом и слезами радости на глазах — даже сентиментальным, но эти излишества вернее будет отнести на счет времени, общего настроя искусства той поры с его радостной верой в неизбежную победу добра и справедливости. Этому настрою личная тема Шукшина отвечала полностью. У него целая программа, своя система взглядов на мир и человека, имеющая широкие традиции в русской культуре. Ему близок и дорог нравственный пафос Толстого и Достоевского, и он настаивает на преимуществе нравственного начала над интеллектуальным, «души» над «разумом», естественного, природного, над благоприобретенным.

С. Дружинина. Василий Шукшин // Актеры советского кино. Вып. 6. Ленинград: Искусство, 1970.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera