Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Какой Хаджи-Мурат интересен Данелии? 
О замысле сценария по Толстому

В 1966 году автору этих строк совместно с режиссером довелось начать работу над сценарием фильма по гениальному толстовскому «Хаджи-Мурату» 

<...> я буду говорить только о Данелия. 

Что меня больше всего покорило в нем? Прежде всего неистребимая требовательность и честность художника. Пока он не понимал чего-то как художник, как человек, он не брался за перо. Долго и мучительно, хотя внешне он как-то и не очень казался расстроенным, переключался на что угодно... Работа не двигалась. Мы уехали в Переделкино. Стояла жаркая погода. Мы лежали на траве, повязав головы полотенцами, наподобие тюрбанов, говорили о герое, но все мои наброски сценария встречали вежливый и спокойный отпор. Улыбаясь загадочно, Данелия соглашался почти с каждым предложением, но потом, всесторонне проанализировав его, отклонял. Нет, если бы не отклонил он — отказывался бы от найденного... я! Так убедительно умел он отсеивать лишнее, так умел он щедро отбрасывать «находки», которые мне казались верхом сценарной премудрости. <...> Мы неделями говорили о замысле, соглашались друг с другом, и выходило, что ничего кроме того, что уже было у Толстого, сказать не могли. А ведь задумали мы не просто экранизацию. Перед нами были выписки из хроник, легенд, материалы вокруг русско-горской войны, труды, лежавшие в основе и самой толстовской работы! 

Приключенческий фильм можно было сделать захватывающим. Но Данелия сразу же отказался от этого. Он не хотел ни скачек, ни убийства детей хунзахского хана, ни схватки в мечети, когда пал под ударами кинжалов имам Гамзат, он не хотел ничего, что отвлекало от фигуры обаятельного, чуть прихрамывающего наиба аварского Хаджи-Мурата, его матери, его сына Юсуфа, его сдержанной симпатии к русской женщине, его детской хитрости и наивного честолюбия, его тоски по родине, его приступов дикой мстительности, его благородства и унижения в плену, его трагической смерти, в которой были повинны многие, а больше всего — он сам... 

<...> В работе над сценарием «Хаджи-Мурата» обнаружилась явная тенденция — создать жанр, в котором героическое начало выявлялось бы путем раскрытия души великого человека, его сердца, жизни его натуры. Здесь для Данелия, как я понимаю, ближе всего оказывалась непреднамеренность, почти интуитивность в отстаивании правды, свободы. Ему особенно нравились эпизоды и сцены, где Хаджи-Мурат действовал на первый взгляд алогично, а на самом деле движим был страстями, в основе которых лежали простейшие чувства: любовь к своей земле, память о матери, детстве, любовь к сыну, стремление к подвигам на поле брани. 

У Данелия было свое представление о страдающем Хаджи-Мурате. Его жажду действия он хотел передать в условиях бездействия. <...> Я думаю, что приоритет отрыва от магии гениального решения Толстым проблемы «измены» Хаджи-Мурата принадлежит Данелия. 

Он не причинно, а лепкой самого образа, постепенно раскрывавшегося в сценарии, «оправдал» героя. Он показал его человеком, обыкновенным человеком, который страдает от того, от чего страдают многие люди. И сразу же отпал пресловутый вопрос: виноват ли он перед Шамилем или нет. Ведь Шамиль сам был сложной фигурой. Родина оставалась верховным судьей и над Хаджи-Муратом и над имамом тоже... 

<...> Это интересно, как мне кажется, потому, что снова и снова возвращает нас к мысли о том, что Данелия, как художник, всегда тяготеет не к чистым, так сказать, жанрам, а к их модификациям, таким, где сложность жизни и ее незаданность проявлялись бы наиболее нестесненно. 

Какой Хаджи-Мурат интересен Данелия? 

Человечный, правдивый, стихийный, не умеющий притворяться. В чем-то по-детски наивный. В чем-то коварный. Органически связанный со своей землей, обычаями, историей, не умеющий и не желающий жить не так, как он хочет. Гордый и несгибаемый в этом своем желании.

Разве этих качеств — мало? Так говорит нам Данелия всем ходом развития образа. И хочет, чтобы это и стало зерном фильма, действий его героя. Хаджи-Мурата нельзя вырвать из земли, которая его вырастила. Пока его не вырвешь с корнем, он подобен цветку татарника, как писал Толстой. Цветку редкой жизненной стойкости. Он стоит и сломанный. Перебитый, обрызганный грязью, растоптанный... 

Для Данелия интерес образа в его человеческой сути. 

И потому именно те поступки и видимые посторонним глазом действия включались в сценарий, которые несли эту нагрузку раскрытия характера. 

По целому ряду обстоятельств образ Шамиля (в повести Толстого — один из опорных, главных) не мог получить развития в наших планах. Это серьезно нарушало «равновесие» конфликта. Но, надо сказать, Данелия вышел из положения и здесь. 

Не помню, кому пришло в голову отсчитывать дни до праздника «байрама» (у Толстого имам говорит Юсуфу, сыну Хаджи-Мурата, что если до байрама отец его не вернется, он, Шамиль, велит ослепить Юсуфа). Но теперь в сценарии появилось напряжение, связанное с тем, что тактика затяжек русского двора с ответом на просьбу Хаджи-Мурата идти с войском на Шамиля, замаскированное недоверие и явная бюрократическая волокита из-за боязни ответственности слились в невыносимую для Хаджи-Мурата обстановку бездействия. Она-то и подтолкнула его на безумный план бегства в горы. Он знал, что дольше ждать невозможно. Надо было спасать семью, сына. 

<...> Режиссер настаивал на таком прочтении финала — в бегстве почти заведомо не было логики. Был риск — один из ста шансов. Спасти сына из рук Шамиля, после того как лазутчики донесли, что люди боятся идти против Шамиля, — почти не было возможности. Поверить в прощение имама Хаджи-Мурат вряд ли мог. Оставался риск, этот один из ста — шанс. И оставалась музыка героической песни, которую у нас не только слышал герой в ту ночь перед побегом, а видел во сне... <...> В фильме предполагалось монтажно сблизить горе горянки и горе русской матери, потерявших детей на братоубийственной войне. В этом почти одновременном реквиеме было горькое проклятие войне, убийству одних людей другими. 

<...> Данелия шел не от столкновения исторических сил, не от конкретных политических ситуаций России и Дагестана... В той войне он нашел маленький, свой, человеческий уголок памяти о прекрасном смелом горце, которому свойственны были многие человеческие слабости, но который оказался выше многих и многих исторических личностей, потому что в сложной, можно сказать, роковой ситуации максимально проявил свою волю свободы — величайший дар человека. 

Умаляет ли это историю, философские концепции, наконец, правду тех далеких событий! Конечно же, нет. В судьбе героя Данелия решает задачи, несравнимо более долговременные и важные. Он наделен даром видеть частное, личное, делать его предельно близким людям. И в этой «частице» солнца столько энергии, что она способна согреть миллионы сердец. 

Огнев В. Свидетельства. Дневник. Критика. 1970-1974. М.: Сов писатель. 1982.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera