Жизнь с идиотами привила режиссеру Соловьеву агорафобию. В каждом фильме он старательно выгораживал укромный, шелестящий кронами и призраками пятачок, где не дуло глупостью и ни к чему был громкий голос. Пионерский пруд, графские развалины, бабушкина жилплощадь фривольной планировки и комната в золотой фольге равно годились на то, чтобы зажечь над головой спичку, накормить озябшего лилипута, сказать «кыш» мелкой нечисти и прочитать вслух книжку в тяжелом переплете. Правила были ясны и детально оговорены с внешним миром духовых оркестров и бессовестного чеса. И вдруг сломались в разгар съемок «Дома под звездным небом» — историческим летом 1991-го. Трухой утекала сквозь пальцы былая плоть времен: генеральные конструкторы с добротными русскими фамилиями и еврейкой-тещей, призраки коммунизма с холуйским подвывертом, подарочные модели ракет из особо тяжких вольфрамовых сплавов и настырные полипы хронического диссидентства. Кичевый гипс уходящего строя шел трещинами и просился под постмодернистское крыло. Дом-усадебка в профессорском Зазеркалье внезапно стал фантомом, и отпечаток слегка обескураженной торопливости виден на этой картине — единственный раз в соловьевской практике. Ощущение, что сейчас ка-ак все сгинет и надо улетать куда-то на шаре, слегка присутствовало. В пересохшем русле остались шар и красивая девочка, нелепая шляпа и коммуникейшн тьюб, стереонаушники и сиреневый куст в молочной дымке, дороги и дураки — все то вечное, что окружало рассудочного отрока с подростковой припухлостью губ, именем которого Соловьев сделал большинство своих картин. Отрока в первый, но не последний раз играл соловьевский сын, тогда еще Митя. У него в первый, но не последний раз был космический дедушка Башкирцев (это становая фамилия генерального из «Укрощения огня» будто проложила мостки к милому праху былых триумфов) — и он в первый, но далеко не последний раз испытывал стыдную приязнь к реликтовым осколкам советского быта: гравиевым дорожкам вокруг массивных клумб, неповоротливым представительским драндулетам с олешком, фокусам с распиленной женщиной и прочим полуживым от старости трогательностям. Бабушку, «вредную сионистскую старушку», с лихим соловьевским коленцем играла Алла Парфаньяк, прославленная за полвека до того ролью супруги «Небесного тихохода». Получалось, что Башкирцев — зять, а Митя-отрок — наследник по прямой самого летчика Булочкина, пившего «раз и два за наше славное У-2, но так, чтоб завтра не болела голова». Именно в этот миг от педагога-подвижника, в исполнении Сергея Шакурова, и полного взрослого вакуума ранней перестройки Соловьев перешел к истине дальнего взгляда: В ЗАПОВЕДНЫЙ МИР МЫСЛЯЩИХ ЮНОШЕЙ — С МЕТЕНЫМИ УГЛАМИ И БЮСТАМИ ВОЛЬТЕРА — БЕЗВИЗОВЫЙ ВХОД ОТКРЫТ ТОЛЬКО ДЛЯ СУМАСШЕДШИХ СТАРИКОВ: БАБУШЕК С ФИОЛЕТОВЫМИ ВОЛОСАМИ И ДЕДУШЕК В ВИЦМУНДИРАХ С БЛЕСТЯЩИМИ ПУГОВИЦАМИ. Даже красивым девочкам впредь придется сдавать вступительные экзамены.

Горелов Д. Безвизовый вход для сумасшедших... / 90-е. Кино, которое мы потеряли. Сост. Лариса Малюкова // М.: Зебра Е, 2007.