Лично я, побывав на премьере нового соловьевского фильма «Дом под звездным небом», решила на Соловьева не обижаться.

Несмотря на то, что последняя из его «Трех песен о Родине» оказалась самой грустной, а местами и вообще — чернухой, а жить сейчас грустно и без того. И лично меня последний эпизод с улетающими куда-то на воздушном шаре главными героями совсем не утешил, хотя они там и целовались, страстно.

Несмотря на то, что «Дом» в отличие от «АССЫ» и «Черной розы» — очень «взрослый» фильм. В двух предыдущих было что-то, чего наверняка не могли понять наши родители (условно — родители, вообще имеются в виду все, кто — не мы). Пример, наверное, слишком простой и слишком конкретный — но приятно все-таки было объяснять, кто такой Цой, и почему зал начинает стонать, когда он появляется на экране. Дело не в том, что в «Доме» не было авангардистского карнавала с конфетти и рисованными снами («карнавал» был куда больше — здесь женщину распилили пилой...). Но про это все и сами все могут понять. Если, конечно, я сама поняла все.

Потому, что этот фильм — уже не про нас.

Главные герои «Дома» — уже не Африка и Друбич. На премьере они, как и мы, были только в зале. На экране же оказались совсем другие, наверное, какие-то «следующие» люди. По моим подсчетам, им сейчас лет по восемнадцать-девятнадцать.

Мы пришли на «Дом под звездным небом», и мы должны были на него прийти — хотя бы потому, что в начале была «АССА».

Примерно четыре года назад в ДК МЭЛЗ проходила ее премьера.

Это было, кажется, первое в нашей стране большое ночное шоу — честное слово, осталось ощущение, что ничего столь же значительного до того дня в моей жизни не случалось.

К тому времени хиппи (составлявшие заметную часть публики в МЭЛЗе) уже начинали вырождаться — но по-прежнему были, пожалуй, самыми трогательными представителями «современной молодежи». И хиппи тогда били — как били всегда. И где-то существовали новомодные (тогда) любера, и Казань, и какие-то мафиози, в «АССЕ» фигурировавшие, но на все это было как-то плевать.

В МЭЛЗе были мы — очень хотелось тогда думать, что все мы — из «АССЫ» (дело не в сюжете — в соловьевских фильмах вообще не в сюжете дело), что нас много и мы — вместе. Мы — плюс-минус двадцатилетние, болеющие Гребенщиковым, живущие здесь, в этой стране.

«АССА» на несколько лет стала для нас шпаргалкой — о том, какие мы, точнее, какими мы можем или хотим быть.

«Черную розу», при желании, можно было считать подтверждением — наша жизнь к тому времени несколько продвинулась, и авангардом «Роза» уже не казалась.

На «Дом под звездным небом» мы шли еще и затем, чтобы узнать, что было со всеми нами после «АССЫ» и «Черной розы». Но эта шпаргалка оказалась уже не для нас. И это — то самое главное «НЕСМОТРЯ», на что я все-таки не обиделась на Сергея Соловьева.

«За спиной у нее раздался треск и грохот, в доме что-то разбилось. Но Фильфьонка не поворачивала головы... И, как ни странно, она вдруг почувствовала себя в полной безопасности. Да и о чем ей теперь беспокоиться — катастрофа наконец-то произошла...».

Наверное, за время, прошедшее между «АССОЙ» и «Домом», жизнь «в жизни» действительно изменилась настолько же, насколько она изменилась в фильмах Соловьева.

В «АССЕ» был выстрел (запомнился один), в «Доме» — крутая перестрелка с кровью, обливаемыми бензином трупами и проч. В «Черной розе» — «Аврора» и Сталин, который, «оказывается, тоже какал», в «Доме» — еще круче: Михаил Ульянов в главной роли и вполне подходящие к биографии его героя документальные кадры со съездов и пленумов многих лет, с Ульяновым же в кадре.

Можно в связи с этим еще разок подумать о нашем обществе и стране в целом — о гражданской войне, магазинах и судьбах демократии. Но не хочется. Хочется почему-то думать о нас.

Больше всего лично я сейчас боюсь не голода и холода грядущей зимой, а того, что этого голода я начну бояться. Закупать крупы пудами и сушить сухари, чем занимается сейчас весь дом, в котором я живу, и, наверное, весь город. Дело не в том, закупать или не закупать. Дело в том, думать об этом — изо дня в день, по поводу и без или все-таки просто жить. ‹…›

Не только наши родители никогда не поймут того, что вне сюжета и как бы между строк было главным для нас в соловьевских «песнях о Родине». Иностранные люди, например, не поймут вообще ничего. Потому, что такая у нас Родина и такие мы в ней. Причиной рассуждений о «загадочном русском характере» можно считать нашу лень и нежелание что-либо делать, но если сформулировать это какими-нибудь менее затертыми словами и иногда об этом думать — становится почему-то чуть-чуть легче жить.

Иногда действительно начинает казаться, что мои друзья становятся расплывчатыми и трудноразличимыми.

Некоторое время после «АССЫ» мы были вместе. Мы были заметны — во всяком случае, друг для друга — и примерно одинаково жили. А, потом — потом, однажды, люди, сочинявшие «в стол», для себя рок-оперы по любимым сказкам и рисовавшие к ним иллюстрации, вдруг начали создавать какие-то коммерческие галереи и продавать за валюту свои картины.

Потом, однажды, человек, тоже бывший человеком «из «АССЫ», уехал в ЮАР — перепродает там автомобили...

Человек, придумавший себе несколько лет назад должность «директор вселенной», вчера стал вполне реальным начальником, и в жизни, похоже, стремится именно к этому.

Почти никто не пишет стихов, н по внезапно обнаружившейся (и раньше несуществовавшей) причине «отсутствия спонсоров» распались практически все рок-группы моих знакомых людей,

Я тоже сейчас живу так.

И это — не хорошо и не плохо. Это — данность, которая, в сущности, мало о чем говорит.

В фильмах Соловьева — действительно не в сюжете дело. И в жизни — так же. Стиль жизни — это все-таки не только одежда, место работы или ее отсутствие. Главное, это не стать «расплывчатыми и трудноразличимыми» внутри — тогда те, кто тебе нужен, обязательно тебя заметят.

«Нет, не хочу! — закричала Фильфьонка. — Если я постараюсь сделать все в точности так, как раньше, то я сама стану точно такой же, как раньше. Я опять начну бояться... Я это чувствую. Тогда меня снова начнут преследовать циклоны, тайфуны, ураганы...»

Будинайте Ю. Что делать, когда твои друзья становятся расплывчатыми и трудноразличимыми // Комсомольская правда. 1991. 15 ноября.