Полноватый, с короткими ногами, ни слуха ни голоса, с легкой лицевой асимметрией, с фурункулезом, с детства нездоровый — все это так и ничего этого нет, только яростные блики света, только сияние божественного таланта. Земного, чувственного, владевшего всеми оттенками юмора и лирики. А как же драматическая и трагическая глубина?
Конечно, и это тоже. Но знаете — бог с ней, с трагической глубиной. На эти дела были у нас особые актеры, и мы их знаем, а Миронова любим не за это.
Скажем, Смоктуновский или Леонов — огромные актеры. Но их не назовешь «подарок женщинам», в любовных историях на сцене и экране они не отличались. А Миронов как раз в этом был силен, много знал о «странностях любви», о страстях и увлечениях, романтических привязанностях, да даже о простом невинном флирте и легкомысленных связях. Тут между экраном-сценой и живой жизнью зазора не было!
Кстати, все женщины, которых любил Андрей Миронов, живы и более-менее благополучны. Такая же история, к примеру, получилась и с А. П. Чеховым — те, кого он любил или кем увлекался, прожили удивительно долгую жизнь. В отличие от Чехова или Миронова. Эти сверхъестественно обаятельные и при этом совестливые мужчины при жизни вызывали ревнивые раздоры и горестные разочарования. А после смерти как будто постарались помочь бывшим подругам, позаботиться о них, облегчить их участь. Такой вот ненаучный факт.
Но разве можно научным путем объяснить хоть что-нибудь в жизни Андрея Миронова, хотя бы его воздействие на публику? Ведь у людей менялся состав крови, а отчего да почему, никто ведь так и не знает. Он что-то излучал? Что же такое он излучал, если это действовало мгновенно на тысячи людей разного пола, возраста, уровня образования? Если они цвели улыбками, рдели щеками как маки, зачарованно покачиваясь и мечтая только об одном — чтобы «это» никогда не кончилось. «Это» передавалось и вживую, и с экрана, и даже только на слух, когда он пел какого-нибудь там Кота в мультфильме «Голубой щенок». «В общем надо, братцы, жить — припеваючи!»
В этой легкой, будто постоянно подпрыгивающей фигуре, в этом «газированном», как шампанское, голосе жила головокружительная радость.
Радость Бытия! И унылые, скисшие от собственной вони демоны, стаями обсевшие бедные русские поля, расступались, исчезали, лопались, испарялись — как болотные туманы рассеиваются от солнца. Люди самым беззаконным, самым божественным образом получали от Андрея Миронова свою долю счастья, полноценного зрительского счастья. (В шестидесятые-семидесятые годы у нас были лучшие актеры на земле!)
Закомплексованные советские режиссеры постоянно хотели заставить и — о горе! — заставляли Миронова ходить с угрюмым выражением лица, потому что это-де будет «правда жызни». Эти угрюмые тупицы, на самом деле ненавидящие жизнь, внушали Миронову, что «Соломенная шляпка», дескать, это неприлично, это фигли-мигли.
А остроумнейший и глубоко философский водевиль Лабиша в исполнении наших прелестников с Мироновым во главе был божественно хорош. И я уверена — песенка про «Иветту и Жоржету» переживет все якобы «сурьезные» фильмы угрюмых тупиц...
Я видела Миронова на сцене только два раза — в «Бане» Маяковского, где он играл изобретателя Велосипедкина, и в «Женитьбе Фигаро». Было такое впечатление, что на сцене не плотное белковое тело, а его эфирный двойник, сгущение света, фантастическое привидение. Живущее на абсолютно иных скоростях, чем земляне. Это сказывалось даже в том, что он нечеловечески быстро и притом разборчиво говорил, двигаясь и жестикулируя тоже в неземных ритмах.
Недавно по «Культуре» (только для таких показов и нужен этот канал) прошел телеспектакль «Между небом и землей» по рассказу Виктории Токаревой (1977). Смотреть молодую Неёлову, молодую Кореневу и неизвестную роль Миронова было приятно, но я заметила на крупных планах разные странности. Например, правая половина лица у актера вдруг казалась больше, чем левая, глаза меняли цвет от серо-зеленого до ярко-голубого, то светлыми, то темными были волосы. Это и в других фильмах проявляется — удивительная нестабильность облика. Он колеблется, варьируется, точно от оттенков настроения артиста зависит даже цвет его глаз или волос!
Да, Андрей Миронов — самый ирреальный русский актер второй половины XX века. Он заражает, ему часто и много подражают, но это бесполезно: чтобы стать хоть немного похожим на Андрея Миронова, надо получить «санкцию Аполлона», какого-то чистого «золота в лазури», подмешанного к актерской природе.
Он играл разное, был изощренный мастер, был образованный человек из хорошей семьи, работал над ролью, выстраивал движения, все так. И тем не менее в основе его творчества лежит до сих пор неразгаданное и неведомое умение изливать в душу зрителя нереальное счастье. Даже просто смотреть на его портреты радостно и весело — словно они усиливают чувство жизни, кровь быстрее бежит по жилам, хочется запеть что-нибудь во весь голос или пойти прогуляться...
Еще одно мироновское свойство: он не надоедает, сколько его ни смотри.
Представляю себе, как его любили и как ему завидовали — наверное, до болезни доходило.
Тут поневоле вспоминается парфюмер Зюскинда, который изобрел запах универсального очарования — но люди, к которым он пришел, вылив на себя флакон зелья, просто-напросто съели его до косточки. От слишком большой любви.
Можно сказать, что и Миронова «съели» от очень большой любви. Всем хотелось съесть его в одиночку и целиком, такой он вызывал аппетит.
Так уж мы любим — насмерть...
Но уж теперь дудки, актеров такого патологического очарования больше не будет, закрылась лавочка, продавец счастья ушел на базу...
Москвина Т. Андрей Миронов // Москвина Т. Культурный разговор. М.: Редакция Елены Шубиной, 2016.