Авангард Леонтьев, актер:

На первых репетициях «На дне», где Даль репетировал роль Васьки Пепла, я сначала думал, что он намеренно ничего не делает, то ли потому, что еще не придумал, как играть, то ли просто не в настроении, а может быть, характер такой у человека. Но потом я понял, что ничего не играть — было его кредо. Он любил поделиться с ролью своей душой, нервами, жизненным опытом. Поделиться с персонажем всем, что накипело. ‹…›
Роль получала живого человека в лице Даля. И сам персонаж становился живым, вернее — живущим. ‹…›
В связи с этим актером, можно сказать именно так — роли получали Даля, и становились от этого еще подлиннее, богаче, чем они, может быть, были написаны.
Даль сам любил отвечать на собственные вопросы. Молча. Внутри себя. Мне кажется, ему было интересно, получив то или иное задание режиссера, на непонятное ответить самому. Он не был иждивенцем. И он не относился к числу завзятых спорщиков. Есть такие актеры, которые изводят постановщика параллельной режиссурой, постоянной дискуссией. Даль — не из таких. Но он вовсе не был человеком в футляре, он мог слиться с коллективом полностью, хотя при этом был индивидуален во всем и ни на кого не был похож.

Елена Козелькова, актриса:

Олег мог запросто изменить рисунок, сымпровизировать. «Ну как же так, мы же вчера уже решили, что ты пойдешь вот сюда, здесь повернешься и скажешь свою реплику!? — А я сегодня хочу по-другому. — Ну как так по-другому?! — А что — я сделал неправильно? — Правильно... Но вчера мы закрепили по-другому...»
У меня порою складывалось впечатление, что для Олега — все, что происходило на сцене, и было его настоящей жизнью. А там, за ее пределами, на улице — скучная и убогая пьеса.
Иногда он выходил на сцену настолько опустошенным, с таким нежеланием работать, что в глазах у него, кроме как — «Что ты мне говоришь, Леночка? Ты хоть сама-то себя слышишь?» — ничего больше не было. Это было, конечно, совсем мимо текста, но этот упрек все-таки доходил до меня как до человека. А пропустить его мимо ушей — означало все запороть. Но каждый такой спектакль все равно был живым, хотя и странным. С совсем иным, внеавторским, человеческим общением внутри.
Я думаю, что, кроме своего героя, Даль «работал» еще и атмосферу вокруг него. А его герой, словно шар, перекатывался с места на место, не в силах найти точку опоры, место в жизни.
«Где мама?» — повторял Николаи Анненков на занятиях по мастерству в Училище при Малом театре, имея в виду — где суть персонажа? где его рана? откуда идут все его поступки?
Я сам «мама». Я сам — рана. Я сам. Я. Но как сыграть героя, который не испытывает никаких страстей, а просто глядит в окно, слоняясь между деревьями, рассуждая о плохой погоде, лениво обманывая свою жену, или равнодушно слушая о девушке, которая из-за любви к нему, кажется, надумала отравиться? ‹…›
Смеющимся я Олега не помню. Сам шутил, и это было остроумно и мрачно. Ощущение опасности его юмора, я думаю, не покидало всех. Рядом с ним вообще было опасно находиться человеку, который чем-то уязвлен. Потому что Олег почему-то моментально отыскивал его слабое место, и лупил по нему беспощадно. Это было жутковато.

Ирина Купченко, актриса:

Я думаю, что Олег был слишком умным человеком, слишком одаренным человеком и актером, чтобы представлять самого себя на сцене или на экране. К тому же, когда играешь самого себя, это закон — никогда ничего не выйдет. Это, как правило, ни для кого не будет интересным. Зилов — это была игра, но игра близкая и понятная ему одному. Олег его чувствовал. Ведь очень часто мы играем персонаж, не до конца его понимая, или даже не желая понимать его, автоматически. А у Олега явно были общие болевые точки с Зиловым. Никогда не поверю в то, что он играл в Зилове себя. Он просто совершенно замечательно уловил то, что эта вот манера Зилова жить, его сарказм — всего лишь способ защититься, спрятаться, скрыть ото всех свою ранимость и сентиментальность. Ведь и в жизни человеческие проявления больше скрывают, чем выявляют самого человека. ‹…›
Ни разу он мне не сказал, сделай так, потому что он все продумал. Ведь бывают такие актеры, что попробуй их партнер сделать иначе, они уже чувствуют себя не в своей тарелке. Олег работал всегда с тем, что происходит в данном дубле. К тому же, в кино часто тебе достается партнер, который внутренне тебя не устраивает, а работать-то все равно нужно. Ведь партнеров актер себе не выбирает, их назначает режиссер. И тогда приходится приспосабливаться и выстраивать роль, обыгрывать и то, что партнер тебе не помогает, что у тебя с ним не получается элементарного контакта, одним словом, «играть» общение. И, может быть, впечатление от Олега, как от актера самодостаточного, происходит из-за того, что не всегда у него бывали те партнеры, каких ему хотелось бы видеть. И тогда, возможно, ему приходилось, что называется, играть за двоих, самому. Мне было чрезвычайно легко существовать в кадре рядом с ним. Он ловил то, что я делала, и откликался на это, как живой человек. Он не ждал от меня того, чего ему, возможно, хотелось бы или виделось перед съемкой, а просто существовал, жил рядом без всякой искусственной подготовленности. Как в жизни. Ведь в жизни мы не знаем, что может произойти в следующую минуту, о ее логике мы можем только догадываться.

Виталий Мельников, кинорежиссер:

Мне какое-то время казалось, что Олег Даль — это слишком точное попадание в героя. Что между ролью и актером в данном случае нет зазора, нет пространства, которое дает возможность для фантазий, для парадоксов. Но вот здесь я и ошибся. В роли Зилова ведь есть еще что? Есть необычайное самодовольство. Победительное. Почему, собственно, мои начальные предположения по поводу исполнителя главной роли двигались в сторону, скажем, Никиты Михалкова. А в Олеге это не было напрочь. Вот в этом и был тот зазор, который меня поразил.                                                                   Еще в студенческом дневнике, на втором курсе театрального, Олег Даль писал о том, что новый человек начал спешить. Ему некогда тратить время на эмоции и переживания, что он, современный человек, живет только изредка, точечно.
Словно в протест этому его Сергей и Зилов никуда не торопятся.

Елизавета Даль:

Олег мечтал сыграть спектакль о джазе, который обдумывался вместе с Аксеновым. Олег мечтал сыграть в этом спектакле Паркера.
Одна его мечта сбылась, когда он встретился с Козинцевым. Слово Козинцева было для Олега законом. Весь процесс работы над Шутом — это, пожалуй, самый счастливый период в жизни Олега. И смерть Козинцева стала для него настоящим человеческим потрясением и огромной творческой трагедией. Ведь Козинцев хотел снять Олега в целой серии картин. Он видел Олега Молодым человеком в «Маленьких трагедиях», Орландо в «Как вам это понравится», Пискаревым в «Гоголиаде». ‹…›
Он боялся не неудач, а плохо написанных ролей. Он остерегался их. Один был прокол — «Земля Санникова». Роль была написана здорово, но в связи с крайней неорганизованностью съемок, сценарий перекосился, а роль Крестовского превратилась в какой-то эстрадно-балаганный номер. Осознав свое участие в «Земле Санникова» как огромный провал, Олег, вместе с Дворжецким, отказался участвовать в съемках. Но постановщики Мкртчян и Попов, сделав упор на то, что половина картины отснята и переснять ее уже невозможно, все же уговорили их закончить начатую работу.
При выборе ролей Олег руководствовался собственным вкусом и интересом. От всех плохих сценариев он сразу отказывался. А если и начинал сниматься, то был очень трудным, неудобным актером для постановщиков. Например, в фильме «Женя, Женечка и Катюша», несмотря на то, что сценарий был написан Булатом Окуджавой специально для него, Олег ссорился, отказывался, не соглашался ни с постановщиком Мотылем, ни с партнерами, убегал со съемок. А постановщик «Хроники пикирующего бомбардировщика» Н. Бирман во время съемок лежал на раскладушке и проклинал свою печень и Даля, который вместе со сценаристом переделал почти весь фильм. ‹…›
Часто понимая, что роль не его, Олег все же поддавался уговорам. Но после проб, или даже после первых съемок все равно отказывался от роли. Так было с ролью Лукашина в «Иронии судьбы» у Эльдара Рязанова, так было с Хлестаковым у Гайдая. Отказался от главной роли в картине Динары Асановой «Беда».

Олег Табаков, актер, режиссер:

Я снимался с Олегом едва ли не в самой последней его картине «Незваный друг». Он был спокоен и серьезен. Организован. Несуетлив. Ну, это, возможно, уже возраст, ведь ему было тридцать восемь. Суета, желчность и сарказм уже отлетели от него.
‹…› в нем уже было какое-то взрослое успокоение. Талант на сцене — вещь необходимая. Но Олег Даль относится к тем талантливым актерам, которые отмечены еще и обаянием. ‹…›
Вот я пересматриваю, например, «Старую, старую сказку»: не все ровно, не все одинаково умело, но есть куски такого природно азартного существования, которые перекрывают все остальное надолго. Так сказать и вперед, и назад. ‹…›                    В «Современнике» ‹…› в наибольшей степени к нему относились всерьез. Хотя заботились плохо, если говорить о том, что ему предлагалось. А ведь дарование Олега Даля могло мощно проявиться в том, что я называю русским сюром: Гофман, Гоголь, Сухово-Кобылин ‹…›.                                                                                          Я думаю, что Олег был не слишком усидчив. Вот, когда мы, было дело, поссорились с Ефремовым, он два года не давал мне ролей. Так я за это время в кино успел сделать: «Василия Теркина», «Конек-Горбунок», «Шагреневую кожу», и так далее. Я ведь по природе своей — бульдозер. Олег не был бульдозером. От столкновения с трудностями он складывался в гармошку. Хотя никогда не казался мне слабым. Иногда его интересовали очень странные и заумные идеи для того времени, типа Кортасара, которого никаким боком невозможно было в то время пристроить ни к одному театру. Его режиссерские попытки были, на мой взгляд, потребностью отнестись к себе серьезно. И обратить на себя внимание окружающих. А ремесла не хватало. Олег знал, как не надо ставить, а вот как надо, — не знал. Надо было искать с большим терпением и трудолюбием.
Ему просто хотелось играть.
Больше всего на свете Далю хотелось играть на сцене. Просто играть много разных и сложных ролей. И все. Больше ничего не было нужно! Он ждал их как путешественник, для которого проделанный путь и составляет смысл его жизни.

Евгений Татарский, кинорежиссер:

Кроме пережитых в кадре эмоций, у Даля почти всегда остаются те, которые, словно задержавшись, зацепившись за что-то, уже не могут найти выхода. А иногда он вдруг, прямо в кадре, почти забыв о внешней стороне дела, «отвернувшись» куда-то вовнутрь, с интересом начинает наблюдать за теми, которые застряли, зацепились. И их замирающие, или высвобождающиеся движения видны в его глазах.
На экране Далю свойственна техника недоигрывания. Только легкого обозначения промелькнувших мыслей, сиюминутных желаний и сиюминутного отказа от них. Его техника — техника пристального наблюдения, внимательного прослушивания себя самого во время работы. Но себя не внешнего (не «как выглядит то, что я сейчас делаю?»), а внутреннего (то есть «а что я сейчас чувствую? Что со мною сейчас происходит?»).
В большинстве случаев «как это должно выглядеть» за актеров знает режиссер. Но Далю, и в кино и в театре, удивительно везло на постановщиков. Он работал с режиссерами, которые понимали, что лучше ничего ему не навязывать. Все произойдет само собою. И произойдет именно то, что нужно, если Даль «не отвлечется от дела». Его ценили именно за безошибочность.

Актерские приемы Даля не зависели от текста. От чего же они зависели?
От себя и от партнера. Если перед ним оказывался плохой партнер, то с годами, я думаю, Даль научился и это обращать себе на пользу. Он просто забывал о бестолковом коллеге, и делал свою работу сам. Все превращалось в неторопливый монолог. Если же партнер был интересным, Даль, существуя все-таки обособленно, оживлялся. Иногда совершенно забыв о себе, начинал провоцировать партнера на неожиданные, незапланированные эмоции, тем самым проверяя его. Если тот откликался, реагировал, положительный диагноз выносился Далем немедленно, интерес удесятерялся, и только теперь начиналась Работа.

Олег Даль: «Как стать единственным?» [Публикация Натальи Васиной] // Экран и сцена. 1997. № 31. Август-сентябрь.

В телевизионном альманахе по Драгунскому я делал дипломный фильм, маленький. Про орла. Там все герои были дети — и только один взрослый человек, к которому дети забегают и спрашивают, не видел ли он орла.

И я позвонил Далю, чтобы пригласить его на эту роль, которую и ролью-то можно назвать с натяжкой. И никаких разговоров вроде «а сколько ты заплатишь?» или «я дорого стою» (хотя в те годы не очень-то и вели такие разговоры) я не услышал. Олег, знаете, какой вопрос задал? «Женюра, когда приезжать?» — спросил он. Я говорю: «А когда можешь?» Когда назавтра я пришел на студию, он был уже там и одет. Вот, говорит, я и костюм себе придумал, ты как считаешь?

Он на голый торс и джинсы надел синенький в белую оборочку женский передник, потому что по сюжету жарил даже не цыпленка, а огромную курицу табака. И дети пугались, думали, что такая беда с их орлом вышла. Это было очень смешно. ‹…›

В нем было одно качество. Он не был героем-любовником, я это понимал всегда, как мне кажется, но точно сформулировала мне это Роза Сирота, она работала у Товстоногова режиссером-репетитором, готовила Смоктуновского в «Идиоте», да и для Козинцева, в «Гамлете», кстати, тоже его готовила. Она приехала в Горький на пробы по «Плохому хорошему человеку», а Олег в это время сорвал спектакль, и мы сидели с ней, кручинясь по этому поводу. И она вдруг сказала: «Он не герой-любовник, в нем массы для этого не хватает». И я согласился и вспомнил эти слова уже в «Золотой мине», где, если помните, есть любовная сцена между Олегом и Любочкой Полищук, которую еще никто в кино к этому моменту не знал. Надо было сыграть так, чтобы зритель понял: ах, как жалко, что они расстанутся и больше никогда не встретятся! Это можно было сыграть с Далем.

Все, что не сбылось между ним и женщиной, все, что не состоялось, с ним можно было делать блестяще! ‹…›

Ему тесно было в актерском амплуа, но стал бы он снимать? Не знаю. Порыв был, Олег даже пошел на Высшие режиссерские курсы, тогда на них е легкой руки Хейфица объявили «ленинградский набор». А прошло недели три, может, месяц, и он вдруг говорит: «А я ушел! Знаешь, чему меня там учили? Актерскому мастерству — так что пошли они на хрен!»

Татарский Е. Даль был Далем, и я тут ни при чем [Интервью Натальи Ланцовой] // Вечерний Петербург. 2006. 26 мая.