...На съемках в фильме «Тень» Далю был 31 год. Внешне не изменился совершенно. Ровность в поведении та же, что и в 23 года... он приходил на съемку и, отснявшись, быстро исчезал. Близких друзей рядом не видела. Из картины в картину его приглашала сниматься, восхищалась им и любила его режиссер Надежда Кошеверова. Она прощала ему многое. И тут он иногда срывал съемки. 

Его глаза часто подолгу останавливались на каком-то предмете. И непонятно было, слышал ли он, что ему говорила режиссер. Но мизансцену исполнял исправно. Текст никогда не путал. А внутри шла совершенно другая, особенная жизнь. При одной из наших последующих случайных встреч он обронил: «И Заманский молодец, решился. А я нет... пока...». А еще через время: «Знаешь, я ушел из театра. И доволен». ‹…›

Он сказал, что хочет снять фильм. Как интересно он говорил о своих сюжетах! Совершенно неординарные мысли зрелого и грустного человека. Наверное, режиссура была его тайной последней надеждой. Значит, надежда была. Ведь режиссура — это хоть и неполная, но все-таки СВОБОДА? ‹…›

Кто видел Даля только в ролях принцев и королевичей, тот не знает Даля. В Печорине? Да, это Даль. Лермонтова читал Даль. Пушкина читал Даль. Восполнял, дописывал, доигрывал недопетое, недоигранное. Даже не в такой уж выигрышной по хрестоматии роли Васьки Пепла в пьесе Горького «На дне» он так страстно летал, что «облетел», кажется, многих.

А когда из-под запрета появилась на телеэкранах «Утиная охота» Мельникова, Даля уже не было на свете. Он так и не дождался своего успеха в этой роли. 

Вечером я одна села у телевизора. Отключила телефон. Ни видеть, ни слышать никого не хотелось. Не отрываясь, смотрела на Олега. Боже мой, какое трагическое ощущение невозможности, а может, и нежелания поправить судьбу.... Его драмы хватило бы на многих.

Гурченко Л. Импровизация в миноре // Огонек. 1989. № 14.