В рекордный срок, в два месяца, закончил Кулешов свою новую фильму «Великий утешитель». Но рекордность ее не только в производственных темпах. Картина «Великий утешитель» рекордна по своему высокому качеству, по блестящему мастерству постановщика. Давно уже не видела наша советская кинематография такого высококачественного, до конца сделанного произведения.
Картина «Великий утешитель» подтверждает и развивает творческий метод, которым Кулешов работал над лучшей своей картиной — «По закону». Та же четкость и точность в разработке деталей, та же виртуозность в игре актера-натурщика, тот же ясный и в то же время напряженный монтаж.
Кулешов один из крупнейших мастеров нашей советской кинематографии, и мы рады поздравить его и себя с такой большой творческой удачей.
И вместе с тем картина «Великий утешитель» — картина спорная.
Спорность ее — не в качественной оценке. Высокое качество ее вне спора. Спорен удельный вес этого качества. Спорно, помогает ли нам картина «Великий утешитель» в разрешении проблем, стоящих перед советской кинематографией, перед ведущей кинематографией современности. Первейшая задача нашей кинематографии — найти форму выражения сегодняшней советской действительности.
Нетрудно заснять завод, ударника, колхозный обоз, первомайскую демонстрацию. Трудно найти тот творческий принцип, при помощи которого каждая такая засъемка доводится до максимальной выразительности и впечатляемости. Трудно найти тот единственно верный метод, который показал бы советскую действительность во всем своем своеобразии н идейной насыщенности. Пояски этого метода — основная задача советских кинематографистов. Найдено еще очень мало, но это малое — ценнейшее, что мы имеем в активе нашей кинематографии. Пример — некоторые куски «Встречного».
Картина «Великий утешитель» стоит вне этих поисков. И не только потому, что сделана она не на советском, а на американском материале, — советское можно найти и в Америке — а потому, что Кулешов лишает всякую реальность ее реальности и превращает мир и людей действующих в этом мире в условные знаки некоего кинематографического построения. Числа именованные становятся алгебраическими знаками математической формулы.
Кулешов не хочет иметь дело с полнокровной, своенравной действительностью. Он предпочитает кинонатуру, кинонатурщиков. Они гибче, — их легче оформлять. Так мечтает Крэг заменить марионетками — упрямых, слишком индивидуальных театральных актеров.
Некоторые философы утверждают, что искусство — игра, что ничего кроме игры от искусства требовать нельзя. Кулешов как бы подтверждает эту теорию. Кулешов — игровик до мозга костей.
Он любит играть, он играет с азартом, и играет мастерски.
Но теория «искусство — игра» ложная теория. Искусство не игра, хотя внешнее сходство как будто имеется. Так маневры — не война, хотя внешнее сходство большое.
«Великий утешитель» — мелодрама. Люди страдают, волнуются, плачут. Совершают убийства, предательства, злодеяния, а смотришь на экран и думаешь: «До чего здорово сделано»!
А когда в жестокое повествование входит рассказ О. Генри,
Кулешов давно уже понял, что для полноценного творчества ему не хватает ясного мировоззрения. Он понял, что одной игры мало, что не все на свете — игрушки. Кулешов усиленно работает над своим мировоззрением, и мы не сомневаемся, что он добьется положительных результатов.
Но мировоззрение — это не только новая тематика, новые съемочные объекты, знание политграмоты, общественная активность. Это еще и радикальная проверка своего творческого метода. Это пересмотр всех своих принципиальных установок. И это прежде всего боевое участие в разрешении проблем, стоящих перед всей советской кинематографией, а не только утверждение своего лица, как бы прекрасно оно ни было.
Брик О. Свое лицо // Кино. М., 1933. 10 ноября.