Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Исследовательское движение в сторону правды
Из высказываний о документальном кино

Мне кажется, что мы все находимся в плену стереотипов: думаем, что усложненная форма оттолкнет широкого зрителя. Но ведь клонированная армия производителей, существующая на телевидении, пришла из старой кинохроники, которая уже так навязла у зрителей в зубах, что они вовсе не собираются ей доверять. Есть сто фильмов, и ни одному среди них я не могу верить, потому что такое кино обмануло меня. На самом деле, если показать «Мирную жизнь» по каналу СТС, то там произойдет культурный шок. Внутри одного уже очень устойчивого контекста зрителю предлагают совершенно другую историю. Но на самом деле этот контекст делает непроходимым и однозначным каждодневная телевизионная практика. ‹…›

Александр Расторгуев во время лекции «Глубинные коды». Ростов-на-Дону, 2011

Российские режиссеры, следующие по пути, предложенному Муром, сталкиваются с проблемами, которые американцу даже в страшном сне не приснятся. Я снимал в США забастовку работников «Хилтона», полицию, которая разгоняла бастующих, арестовывала тех, кто танцевал на крышах полицейских джипов. Меня никто не тронул. Я не могу себе представить такую же ситуацию здесь у нас. Предположим, я езжу вслед за Роднянским и выясняю на местах, как он одурманивает нашу несчастную глубинку американскими телестандартами. В какой-то точке меня обязательно снимут с дистанции. Так что проблема вовсе не в документальности или желании говорить напрямую о каких-то острых вещах. Вопросы, которые волнуют общество, гораздо глубже, чем те, что ставит перед собой любой, самый навороченный Мур. Он спрашивает, почему закрылась какая-то фирма и люди потеряли работу? Надо ли продавать оружие детям или они перестреляют друг друга?
Вопросы, которые ставит серьезное документальное кино — такие фильмы, как «Высший суд» и «Старше на десять минут» Герца Франка или «Среда» Косаковского, — невозможно предъявить обществу в прямом виде. Они говорят о месте человека в мире, о том, что такое «я» и в каких отношениях оказываются осознающая себя личность и общество, об ответственности перед соседом. Я, быть может, талантливее и лучше, чем он, поэтому обязан чувствовать перед ним вину. Вот такой странный метафизический вопрос, который интереснее, объемнее многих очевидных, лобовых.

Александр Расторгуев во время лекции «Глубинные коды». Ростов-на-Дону, 2011

Подобные вещи можно делать предметом рассмотрения только по-настоящему художественного, авторски осмысленного кино. Сейчас каналы подписали хартию, декларировали отказ от тем, которые раньше лежали на границе с ненормативным, с непристойным. Но как без этого расшевелить наше общество? Если последовательно посыпать пирог современных сюжетов специями, то умение говорить о сложных вопросах вообще возникнет, видимо, лет через двадцать. Если вы каждый день будете «пользовать общество» (я схватил эту фразу, она мне очень понравилась), то можно по-прежнему лишь иметь маленького человека. Во всех смыслах — иметь. ‹…›

‹…› нельзя ждать от серьезного кино мощного общественного резонанса.

Подрывается доверие к документальному кино. Постановки, реконструкции в наиболее откровенных, якобы репортажных программах вроде «Криминальной России» достигают такого уровня фальши, что подозрение начинает вызывать любой документальный материал. Так происходит не потому, что каналы плохие. Работает колесо, которое давно запущено.

Как протащить на экран остроту, актуальность? Можно, к примеру, вбежать в здание Госдумы, когда там работают камеры, и крикнуть: «Я снимаю кино про то, как Путин дружил с Басаевым!» 

В поисках доверия: неигровое кино и телевидение. Круглый стол «ИК» // Искусство кино. 2005. № 8.

Если честно, то манифест «Реальное кино» [манифест Виталия Манского] я считаю очень поверхностным и совсем не сущностным документом. Это гибрид технической спецификации и детских страхов. И хотя он значительнее и содержательнее «Догмы для документального кино» Ларса фон Триера, он все равно слишком уязвим в главных позициях. Например, когда речь идет об отмене понятия «конец фильма» и о принципиальном отсутствии сценария. Форма — еще со времен Аристотеля — единственное, что вычленяет высказывание (художника/автора) из текущего бормотания мира, и в этом смысле словосочетание «конец фильма» — онтологический предикат, а сценарий — хорошая карта мира или, если хотите, карта местности... для поиска кладов, естественно. Мысль же Виталия Манского о «купе и попутчиках» — что режиссер документального фильма и его герой проезжают вместе какой-то отрезок жизненного маршрута — очень выразительно рисует суть нашей профессии. Но в ней, в нашей профессии, есть еще идеология, есть миссия и, если хотите, завет. Насколько он, извините, нов, решит зрячий зритель. И, наконец, в нашей профессии есть искусство.
А Манифест говорит только об инструментах, не об искусстве.

Манифест не «Догма», а ... что? Документалисты о манифесте «Реального кино» // Искусство кино. 2006. № 6.

Я думаю, что движение разного рода культурных пластов связано с воздухом свободы, желанием называть вещи своими именами. И с исследовательским движением в сторону правды.

Александр Расторгуев во время лекции «Глубинные коды». Ростов-на-Дону, 2011

Документальное кино раскапывало новые языки, взгляды, это был поиск фактур. Но сейчас это движение катится по инерции. И если есть кто-то виноватый в кризисе кино сегодня, то это Разбежкина, которая выучила слишком много студентов. Они пошли к дядям Вовам, тетям Машам и наснимали документалистики. Поиски фактуры как эстетический принцип «кино, которое стало известным» в качестве бренда, на Западе закончились давно. Осознание этого факта здесь так и не произошло, потому что уже давно среды нет. И сейчас, мне кажется, единственный вариант какого-то концептуального развития кино — не телевидение и не киноинститут, как в Польше. Понимаете, ну что такое киноинститут в Москве для Хабаровска или Владивостока?

Проблема в том, что за поисками фактуры внутри нашего профессионального сообщества пропал интерес к поискам хотя бы индивидуальной картины мира. Я тоже считаю, что Лозница — лучший документалист еще и потому, что сделал фильм «Счастье мое». И он предъявил мне не фактуру какого-то места, не особенности жизни папуасов, а свою картину мира. Есть счастье, несчастье, свет, день, ночь, Бог... Наличие такого видения в самом художнике и есть единственный гарант. Таких художников сейчас практически нет. Я, кстати, сейчас про себя не уверен, есть ли у меня подобная картина мира. Проблема даже не в том, что их кто-то не научил, а просто в плачевном отсутствии талантливых людей. И телевидение тут не поможет, и все фестивали умрут, и даже Манский, собирающий такой фестиваль, ничего не сделает. Понятно, что он хочет как-то разнообразить неигровой ландшафт. Все фильмы Лозницы демонстрируют очень мерцающую картину мира, но она там есть. И есть что обсуждать, понимать, через что смотреть.

А вот ситуация с критикой, с осмысленностью в смотрении — это даже не кризис экспертного знания, не момент моды, но констатация ситуации, которую я бы назвал убожеской. Потому что буквально все высказывания на предмет документального кино страдают этим. Может быть, критики идут за талантливыми людьми и отсутствие по-настоящему ярких личностей в этой среде как раз и не приводит в документалистику способных критиков. Проблема не только в том, что телевидение кому-то мешает. Наоборот, оно заставляет эту отрасль хоть как-то функционировать.

Вот я разговаривал с Виталием Манским, он меня упрекал в отсутствии радикализма и говорил, мол, посмотри в Интернете, там все по-настоящему радикально, не просто прикольно по факту, а по степени свободы. Но эта степень свободы — дух середины 90-х. А сейчас мы уже должны предъявлять другую, новую картину мира.

Имеет ли doc право на art [Круглый стол журнала «Искусство кино» и фестиваля «Артдокфест»]// Искусство кино. 2010. № 12.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera