Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
... другое кино. Терпеливое. Без наскоков и наездов. Жизнь

У режиссера получилось главное: оставаясь чужим, стать своим.
Для документалиста важно быть чужим: только со стороны можно увидеть эстетику стертой военной повседневности. Жаркое солнце красного борща в огромной круглой кастрюле. Бесконечные стоптанные сапоги, которые усталые солдаты все кидают и кидают на землю из грузовика. Страшный черный дым из топки паровоза, когда эти сапоги сжигают. Где люди, которые носили эти сапоги?
Для документалиста важно стать своим: тогда его не стесняются и — главное! - ничего для него не играют. Этим людям не нужно храбриться в его присутствии, разыгрывать из себя Рембо — потому что они интересны режиссеру сами по себе. Какие уж есть...
Расторгуеву удалось не повестись на глобальные обобщения, а найти фрагмент, частность, точку. И поэтому удалось выделить горячее ДНК.
Востриков А. Точки на экране // Сеанс. 2005. № 25-26.
Лучший эпизод фильма — помывка солдат в банном вагоне.
Мало где люди так беззащитны, как в бане или в кресле стоматолога. Как бы держа это в уме, камера медленно, я бы даже сказал, деликатно, блуждает по телам и лицам молодых людей, с именем, фамилией и биографией. Хочется отвернуться — но не от стыда, а от жалости. От почти нестерпимого со-страдания, которые вызывают эти солдатики. Они долго и тщательно моются, чуть ли не до нутра отскребая себя от той грязи, которую насобирали в Чечне, и, кажется, готовы провести в этом банном чистилище весь срок своей службы. Похлюпывает на полу мыльная пена, лениво поднимается тяжелый пар, слышится приглушенный шепот... Метафора «пушечное мясо», приходящая на ум в этом эпизоде картины, тут же утрачивает свою иносказательность, становится предметным, зримым и почти осязаемым образом, который невозможно забыть.
Дерябин А. Судный день. Об этике в документальном кино и не только // Сеанс. 2005. № 25-26.