Евгений Майзель:
Сегодня, когда одни документалисты упиваются бессюжетной фактурой, а другие, рассказывают свои истории без всякого осмысления используемых форм, мастерское сочетание бесстрастного вуайеризма и мрачной интриги, продемонстрированное Александром Расторгуевым, вызывает однозначную симпатию. (Сомнения в этике съемок, впрочем, тоже, но они — перманентный фон при просмотре т. н. «реального кино».) И то сказать: участвуй картина в игровых международных competitions 2002 г. — явно имела бы шанс прослыть гениальной (вспомним замечательного румына Кристи Пуйю). А «так» — просто еще одна приличная работа.
Зара Абдулаева:
«Мамочки» породили режиссера с большим и нетривиальным дарованием. Взгляд его камеры в упор на героев не поколебал ни остроты бокового зрения, ни смелого отношения к материалу. А смелость Расторгуева (в этой частной хронике) состоит в том, что он сумел сбалансировать беспощадное изображение с не высокомерным, но и с бесслезным сочувствием. Оно возникает спонтанно, помимо воли зрителя.
Борис Рогинский:
Для меня мерилом качества художественного фильма всегда были запомнившиеся проходные эпизоды. А тут — в документальном — все эпизоды вроде бы проходные, и одновременно все главные. Ведь режиссер явно хотел показать жизнь «как она есть», и отчасти у него получилось. Вот Иван разговаривает из машины с матерью — и лицо у него почему-то цвета синей глины (кадр несколько раз повторяется, т. е. возобновляется разговор, и непременно в темноте, и непременно на заднем сидении улыбается невеста). Вот появляется на свет их ребенок — цвета той же синей глины. Откуда как не из жизни берутся такие рифмы? Можно было бы сказать, что режиссерская задумка — ан нет! Камера «ползет» за жизнью. Или все-таки задумано? И речь идет о том, что все мы из глины? Где тогда граница между художественным и документальным?
Запоминается и пьяный обыск, учиненный Иваном на квартире невесты, и вся эта ее квартира — «дно и его обитатели». Вообще, жизнь низов гораздо интереснее для кино, чем жизнь среднего класса и элиты. Поэтому я готов сколько угодно смотреть такие фильмы вместо отечественных сериалов.
А еще очень хочется, чтобы Иван все-таки не крал культиватора (то, в чем его все время обвиняет мать). Это значит, что возникает симпатия к герою, или даже идентификация с ним. По-моему, это тоже очень к лицу такому вот «объективному» кино.
Николай Охотин:
Гораздо неожиданнее, чем кадры самого фильма — тот факт, что есть еще люди, которые хотят и могут такое снимать. Если хотите, назовите это чернухой — но это не чернуха, это жизнь. А жизнь по большей части бессмысленна, косноязычна, неприглядна и абсурдна. Но в ней есть моменты, которые придают ей смысл. В их числе рождение и смерть. Автор «Мамочек» это явно видит.
Алексей Гусев:
По причинам, которые остаются для меня не до конца прояснёнными, самым популярным сегодня киножанром в России (как в документальном, так и в игровом кино) остаётся «физиологический очерк из жизни людского отребья». Из всех фильмов этого жанра, которые мне выпало счастье увидеть, «Мамочки» Расторгуева — безусловно, лучший. Причин тому несколько, и все они, к сожалению, сугубо профессионального свойства. Чёткое драматургическое построение, по которому стоило бы поучиться иным сценаристам-«игровикам». Безупречное чувство меры в том, что касается ощущения присутствия съёмочной группы в фильме. К примеру, приём с телефонными разговорами из специально оборудованной машины хорош не столько тем, как он «придуман» (хотя и этим тоже), сколько тем, как он «отработан»: то, что сын в угоду фильму обманывает мать, исключительно ловко затеняется вниманием к реакциям девушки на разговор. Минуя ещё несколько столь же весомых достоинств, нельзя не отметить работу с фонограммой. Каким, скажите на милость, образом текст песни или новостной передачи, доносящийся из включённого где-то радио или телевизора, каждый раз (!) точно комментирует экранный сюжет?! Если это так задумано и выполнено, то это по-настоящему высокий класс режиссуры. Если же так получилось случайно — то высочайший. ...И тем не менее все эти причины — «к сожалению» — «только» профессиональны. У всех фильмов этого жанра есть общая родовая черта: отсутствие вопроса «почему». Не по отдельным частностям, а — в целом. Искусство кино — искусство по своей сути социально-аналитическое — начнётся там, где будет предпринята внятная попытка ответа на этот вопрос. Там наконец произойдёт качественный скачок. Все безоговорочные преимущества фильма Расторгуева — количественные.
Михаил Ратгауз:
Основный прием Расторгуева — игра с точками зрения. Сначала он загоняет зрителя в иллюзию (ты сочувствуешь паре влюбленных), а потом размалывает ее в крошево. Эти эксперименты над верой в человека Расторгуев проделывает с той же сознательностью и беспощадностью, которая когда-то отличали 18 век, а теперь фон Триера: подсовывание героям радиотелефонов — только одна из его манипуляций. Люди для него материал, а люди в «Мамочках» — материал особенно податливый, потому что их до этого уже достаточно плющило. Это материя, утратившая четкие формы, потому что каждая кость тут была перебита в отдельности, люди вне социальной сетки, жизнь которых не поддерживает ни один направляющий колышек. И они безропотно отдаются Расторгуеву, который доказывает моральные парадоксы, ставя опыты на живой натуре. Не думаю, что Расторгуеву захочется снимать игровое кино, в котором ему пришлось бы заменить свои живые, теплые игрушки на сценарные муляжи. Так или иначе, «Мамочки» доказывают, что в русском кино, наконец, появился действительно новый режиссер, неуютный и заносчиво своевольный.
Борис Хлебников:
Фильм сделан очень талантливым и мастеровитым человеком. Но, тем не менее, я являюсь его идеологическим противником. В каждом кадре я чувствую какую-то болезненную радость автора от того, что здесь и сейчас происходит что-то очень драматическое и очень полезное для фильма. Я не вижу, чтобы автор хоть как-то сопереживал своим героям. А вижу — виртуозного дрессировщика блошиного цирка.
Виктор Матизен:
Талант Александра Расторгуева, равно как и талант его постоянного соавтора Сусанны Баранжиевой заключается в нескольких вещах: 1) способности выбрать натуру и так в ней освоиться, что предкамерная реальность кажется подсмотренной, 2) высмотреть в этой реальности то, что не способны углядеть многочисленные дилетанты с видеокамерами и 3) смонтировать отдельные куски снятой реальности в единое и шокирующее целое. Иначе говоря, Расторгуев с Баранжиевой сделали фильм, ранее немыслимый по достоверности и приближению зрителя к героям.
Одновременно произошла настоящая революция в предкамерной реальности. Кого снимали кинокамерами? Во-первых, людские массы и, во-вторых, — «замечательных людей». Художников, ученых, передовиков производства, чудаков и чудиков, «типичных представителей своей среды» и т.д. В «Мамочках» сняты просто люди, каких мы встречаем каждый день, но ничего о них не знаем. Авторы фильма дают нам рассмотреть то, чего мы сами никогда бы не увидели — их скрытую от постороннего глаза жизнь. Для понимающего зрителя «Мамочки» — школа психологии и социологии. Авторы не обобщают, но обобщения напрашиваются сами собой, поскольку в каждом отдельном человеке, хочет он того или нет, просматривается совокупность общественных отношений.
Мнения о фильме «Мамочки» // Сеанс. 2007. № 31.