2 апреля 1966
Иннокентий [Смоктуновский] — что-то непонятное. Он прекрасен. Хочется смотреть и смотреть. Может быть, потому, что это невозможно запечатлеть. Можно сделать снимки, записать роль, наконец, снять в кино. И все же ни одно из этих вспомогательных средств не передаст гениальность артиста в каждой секунде его существования. Как передать интонации? Как выразить словами его сцену с Аглаей, когда она ему назначает свидание? Желание запомнить место будущего свидания и ошеломленность от ее слов. А «спит?» — в последней картине. Только ему это позволено — так сказать. Надежда при полной уверенности, что все очень плохо. Физически ощутимая последняя, самая последняя надежда.
Потрясение зала. Дальше — психопатизм, ушибленность от соприкосновения с этой всепроникающей в образ гениальной силой. Полное слияние с Достоевским — ребенок, мужчина, поэт, жертва, виновник гибели всех (невинный). Элегантность и нескладность. Все, все — Иисус Христос, в самом современном облике, в элегантном костюме, стриженный очень коротко, покрашенный в белокурость. А лицо? ‹…›
13 июля
‹…› Все понимали, что среднего, «незаметного» Мышкина быть не может. Инсценировка, разумеется, была неполной, как всякая инсценировка, но что касалось Мышкина — все строилось на нем. Это был его путь на Голгофу.
То, что мы брали из романа, было очень подробно, даже был монолог Мышкина в зал перед покушением Рогожина, был весь Павловск на даче Лебедева после припадка.
Даже когда Мышкин молчал, он все равно был в центре — мы должны были видеть, как он смотрит, как видит он людей, как он оценивает события.
Отправной точкой были слова Мышкина «Я недавно в мир пришел, я только лица вижу».
‹…› Не так часто я наблюдала, как Г. А. [Товстоногов] практически использовал метод физических действий, который исповедовал тогда, и позже, действенный анализ — великое открытие К. С. Станиславского.
На этой репетиции все это было наглядно и воочию. Я не помню всех деталей, но то, что помню, привело меня в восторг.
Репетировалась сцена в кабинете генерала Епанчина, когда Мышкин впервые появляется в этом доме. Ганечка Иволгин приносит портрет Настасьи Филипповны, Мышкин его видит и не может оторваться от этого лица. Его спрашивают, чем он так потрясен. Он отвечает: «В этом лице страдания много, особенно эти две точки возле глаз».
Г. А. поставил портрет на стул, на другой стул усадил И. М. и просил артиста смотреть на портрет, не отрываясь. «Вы будете смотреть на эту фотографию до тех пор, пока не заплачете». И. М. стал смотреть на фото Нины Ольхиной, то придвигаясь к нему вместе со своим стулом, то отодвигаясь.
Г. А. ему сказал, что он ни на минуту не должен отвлекаться от лица Настасьи Филипповны, ни за что не вставать со стула, но волен на любые жесты руками, ногами, откидывать голову. И вдруг у И. М. рука пошла вверх, весь он как-то изменился, он уже не думал о себе. Это продолжалось долго, появились эти странные жесты, свойственные только ему. Он то откидывал голову назад, то, наоборот, сутулился и придвигался совсем близко к портрету. Руки, ноги, все стало ему подчиняться, выражая огромное душевное волнение. Все стало единым — и внутренний мир, и внешняя пластика, покоряющая и всегда неожиданная.
«А хороша она, князь, хороша?» — спрашивали его. Он уже плакал. Здесь он увидел все — будущее и ее, и свое. Плакал молча, слезы по щекам. «Да, хороша». И дальше: «Если бы она была добра». ‹…›
3 августа
Премьера «Идиота» состоялась в декабре 1957 года. Это был полный триумф, бешеный успех. Он «проснулся знаменитым», но пока еще не осознавал этого. Пока он не знал, что он гений, пока ему этого не сказали, он играл гениально. После первого представления многие зрители не могли встать со своих мест, а спектакль был длинный, кончался поздно.
Когда он проходил по авансцене и, внезапно пораженный какой-то мыслью, останавливался и смотрел в зал, как бы спрашивая у нас ответа, тут был шок, именно то замирание, что выше аплодисментов, смеха и плача. Полная душевная открытость и незащищенность.
‹…› При мне первой сказала ему в лицо: «Вы знаете, что вы гений?» — Р. М. Беньяш. Это было на обсуждении спектакля в театре. Кеша стоял у камина в нашем большом фойе, я сидела рядом. Он несколько смутился, заулыбался, ничего не ответил.
17 августа
Вскоре после премьеры мне позвонили из проходной: «К вам товарищ Достоевский пришел». Я решила, что это розыгрыш, и повесила трубку. Звонок повторился — и те же слова — «К вам товарищ Достоевский».
‹…› Он был очень похож на своего деда. Потом, когда мы познакомились ближе, я поняла, что Андрей Федорович несколько сознательно подчеркивает сходство, особенно взгляд, пристальный, тяжеловатый. ‹…› Попросил помочь ему еще раз увидеть спектакль (а он шел именно в этот день) и познакомить его со Смоктуновским. Я обещала все это сделать и просила прийти пораньше.
Не успела их толком познакомить, как Андрей Федорович повторил слова Раисы Моисеевны: «Вы знаете, что вы гений?» Реакция была уже более спокойной, артист начал привыкать к этому. Не могу утверждать, что они подружились, но встречи продолжались. Успех спектакля нарастал. Месяца через три после премьеры начали происходить странные изменения в спектакле. И. М. стал привносить некоторые элементы, подчеркивающие болезнь князя.
...Иннокентий изначально не любил режиссеров. Это проявилось и в отношении к Г. А., и к Б. Равенских, и особенно к Козинцеву. Не знаю, что было за этим, но в «Идиоте» я наблюдала, что артист пытается скорректировать режиссера. Естественно, что Г. А. пытался показать Мышкина здоровым человеком — здоровее всех окружающих, он видел и понимал то, что не видели и не понимали другие.
Он был воистину прекрасным героем для людей — зрителей, переживших страшную войну, она и двенадцать лет спустя не давала жить нормально. Мышкин изначально — нормальный человек, а потом уже он в силу своей болезни видит человека целиком, до самого дна. Но И. М., испытав невиданный успех, решил «улучшить» роль и стал прибавлять признаки душевной болезни, Идиота в прямом смысле. Искренне думая, что он улучшает роль, он ее ухудшал, сводил к чему-то привычному.
Три признака небывалого успеха:
1. На одном из спектаклей толпа зрителей подмяла под себя швейцара и ворвалась в театр. Были сломаны стекла в вестибюле, двери. Швейцар, слава богу, не пострадал, а гордился своей ролью. Эго был уже не очень молодой еврей, обожающий театр. Ему казалось, что он нашел тихую, спокойную работу в культурном учреждении. И действительно, до этого прорыва все было спокойно.
2. Женщина лет тридцати — тридцати пяти нанялась уборщицей, в коих всегда нужда. Через сутки она уволилась. Оказывается, она пошла в уборщицы, чтобы посмотреть спектакль «Идиот». Это был уникальный случай.
3. Я приехала в командировку в Москву и вдруг обнаружила два билета на «Идиота». Встретила известного критика Яна Березницкого, прекрасного, скромного человека, подлинного интеллигента, со смехом рассказала про билеты и вынула их из сумочки. Он буквально схватил эти билеты и вечером уехал в Ленинград посмотреть спектакль.
Шварц Д. Дневники и заметки. СПб.: Инапресс, 2001.