В «Солдатах» роль у него была и вовсе маленькая. Он играл лейтенанта Гришу Фарбера, одного из участников волжской обороны, одного из тех людей в окопах, которые похожи друг на друга и серыми шинелями, много раз промокавшими и коробящимися от частой сушки, и привычной воспаленностью глаз — от недосыпа, от сырости, от тощего света коптилок, и этой походкой, не очень-то выбирающей, куда ступить, потому что привычно следить не за лужами с раскисшей глиной под ногами, а за небом, с его сигнальными ракетами, висящим самолетом-наблюдателем, и за горизонтом, обусловленным линией расположения врага.

У актера здесь было то, что называется «своей сценой», момент, когда во время суда над сволочью-карьеристом в майорских погонах, который угробил людей в одному ему нужной атаке, Фарбер вставал, протирая очки, чтобы сказать свое слово. Но замечен был Смоктуновский не из-за этой сцены, хорошо, впрочем, сыгранной.
Фильм «Солдаты» был в целом полемичен по отношению к батальной киноживописи пятидесятых годов. И дело, разумеется, было не в том, что действие ушло из торжественных апартаментов генерального штаба (просторные столы, хрустящие свежие карты, безупречные мундиры адъютантов), не в том, что аппарат перестал парить над панорамой сражений (стройность танковых атак, стройность наступающих цепей — картина боя, превращенная в страницу учебника по тактике), перестал лишь на мгновенье опускаться к земле, чтобы экран лишь на мгновенье заполнило чье-то безымянное лицо, напряженное в восторженном победном крике, или чтобы предложить зрителю то лирическую, то комедийную интермедию (песня у костра; ротный заводила тешит товарищей солеными побасками). Фильм режиссера Александра Иванова прежде всего хотел быть куском жизни — пусть странной, пусть неестественной, как странно и неестественно для человека само состояние войны.

За тем, что играл тут Смоктуновский, просвечивала традиция «Севастопольских рассказов», традиция образа капитана Тушина. Но было уже тут у актера и нечто другое, уже интимно-свое. В обстоятельствах войны, где отдельность вроде бы и невозможна и странна, герой Смоктуновского, деля судьбу всех, не думая о самосохранении, обладал какой-то органической особенностью, отдельностью своего существования. Это и стало определительным для всех без исключения ролей, сыгранных актером: не поддающаяся простым объяснениям, но удивительно видная отдельность его героев.

Герои Смоктуновского всегда общительны, всегда очень контактны, самая их интонация всегда обезоруживающе доходчива, всегда ищет отзыва. И при всем том люди, которых он сыграл, притягивают и тревожат нас сокровенной цельностью своего внутреннего ядра. Если вообразить себе рисунок ролей Смоктуновского, то он, пожалуй, больше всего напомнит графическую схему атома с его сложнейшими мгновенными и яркими траекториями внешних частиц и с его плотной, непроницаемо единой сердцевиной.

Соловьева И., Шитова В. Иннокентий Смоктуновский // Актеры советского кино. Вып. 2. М.: Искусство, 1966.