На «Ленфильме» в то время работала большая группа штатных артистов, объединенных в «Студию киноактера». Прежде всего, полагалось начинать пробы именно с этих артистов. Это была во многом формальная, но обязательная работа. О ленфильмовских артистах, часто снимавшихся у ленфильмовских режиссеров и постоянно приглашаемых ленфильмовскими ассистентами, постепенно сложились устойчивые представления: кто на что способен, кому кого играть и т. д. Образовались своего рода «киноамплуа». На роль начальника Чукотки выстроилась очередь из лихих комиссаров пролетарского облика, а на роль чиновника Храмова претендовали артисты самого свирепого вида — белогвардейского! Начались обиды, пошла молва о том, что этот «хроникер» делает все наоборот. Слухи дошли и до Хейфица. Иосиф Ефимович деликатно посоветовал мне отнестись к студийным артистам более внимательно и даже назвал мне имена. У меня тоже были на примете некоторые имена. Я хотел, например, чтобы Храмова сыграл Алексей Николаевич Грибов. Но сразу начинать об этом разговор я не решался. Великий Грибов мог и не согласиться. Ранг у него высокий, а летать куда-то на Север — годы не те. На главную роль я намеревался серьезно попробовать Семена Морозова, хорошо снявшегося у Ролана Быкова в «Семи няньках». Вопреки моим опасениям и даже с энтузиазмом Грибов согласился сниматься. Это была большая радость. С Семеном Морозовым тоже все вроде бы складывалось, но его мужицкая хитринка временами вступала в противоречие с возвышенными речами начальника Чукотки. Начальник нам все-таки виделся «интеллектуалом». Время шло, пробы затягивались, вернее, я их затягивал. Я ждал, когда ассистенты свяжутся с Михаилом Кононовым. Я увидел его в картине Михаила Калика «До свидания, мальчики», и мне показалось, что именно он — самая вероятная кандидатура. Приехал Кононов, хорошо попробовался и вызвал смятение в худсовете. Слухи подтвердились — «хроникер» делал все наоборот. Героический комиссар в исполнении Кононова судорожно метался и в патетические моменты срывался на щенячий визг. Как только не называли наши пробы: «это пародия на комиссара!», «это Иванушка-дурачок!» Разразился скандал. А между тем на Кольском полуострове, на высокогорном плато Росвумчор, прилетевшие с Чукотки каюры уже тренировали собак, а ленфильмовские плотники сооружали декорации. Уже потекли денежки и на экспедиционные расходы — приближалась зима, а значит, и начало съемок. Оказался под угрозой Его Величество План! Теперь начальство готово было снимать кого угодно, только бы картина пошла поскорее в производство. Меня вызвал Киселев и жалобно попросил «сделать что-нибудь». Я сказал, что никакой катастрофы не вижу, но для всеобщего успокоения повторю пробы Кононова. В тот же день я просто-напросто выбрал и снял сцену, где герой по роли должен быть серьезнее, сдержаннее. «Вот! Совсем другое дело!» — обрадовались редакторы. С тех пор, представляя на каждой картине кинопробы начальству, я всегда снимал что-то вроде рекламного ролика и оснащал его соответствующей музыкой, а черновую работу старательно прятал. Любой начальник — прежде всего зритель. Так с ним и следует поступать.

Мельников В. Жизнь, кино. СПб.: Сад искусств, 2005.