Мы собирались втроем (с Виктором Рабиновичем и Владимиром Валуцким) и болтали о том, о сем, не зная, с чего начать работу. Жаловались на засилье помпезных произведении, высмеивали каноны «революционной тематики». Времена были послеоттепелевские, и мы не стеснялись в выражениях. Потом вспоминали, что мы сами как раз и эксплуатируем сейчас эту самую «тематику», и надолго задумывались. Рассказывали, конечно, всякие анекдоты и случаи из жизни. Я иногда рассказывал и про свое детство: об Амуре, Сибири о краях, схожих с местами, которые должны были стать местом действия в нашем фильме.
На ум приходили почему-то случаи смешные и парадоксальные. Видимо, масштабы революционной стихии и стихии земных просторов, сопоставленные с муравьиной деятельностью человеков, давали юмористический эффект. Кроме того, к некоторым «святым» понятиям и привычным, расхожим представлениям люди шестидесятых годов относились уже с растущей иронией. Появились прежде невозможные анекдоты про «Василь Ваныча Чапаева», запели частушки про Берия, который вышел «из доверия». Народ потихоньку распоясывался. Как-то незаметно, по ходу нашего трепа, история отважного комиссара тоже трансформировалась. Комиссара мы похоронили в тундре, а вместо него приехал
Мельников В. Жизнь, кино // СПб.: Сад искусств, 2005.